— Они на вершине холма, — ответила Тони на вопрос Пэм, не видела ли она где-нибудь детей. — Странно, что ты не слышишь их.
— Я была занята в глубине дома… А, да, теперь слышу.
— У тебя здесь действительно прекрасное местечко.
Тони прошла за Пэм в сверкающую чистотой кухню и села.
— Как дела на работе?
Пэм ответила, что все пока отлично и шеф прекрасно понимает ее положение. Ей надо было как-то приспособить часы работы, чтобы успевать забегать домой, так как скоро у детей должны были начаться рождественские каникулы.
— Я не могу сократить часы работы. Это было бы злоупотреблением его расположения ко мне. Но с его стороны очень благородно, что он сам беспокоится об этом. Не правда ли?
— Правда, Пэм. И я очень этому рада. Было очень тяжело видеть, в каком ты была положении, и знать, что помочь не можешь. Я думала, что ты в конце концов здорово заболеешь.
Пэм улыбнулась. Ее привлекательность снова стала видна, а тень печали, которая до этого только увеличивалась в ее глазах, теперь почти совсем исчезла.
— Да, это было тяжелое положение. Тяжелая работа; казалось, что у меня и секунды нет для себя самой, и дети начинали меня сильно беспокоить. Я очень благодарна твоему мужу, Тони.
В ее голосе прозвучало нечто вроде вызова.
— У него так много достоинств, что… что…
Она замолчала, а Тони договорила за нее:
— Что ты не можешь поверить, что он как-то плохо относится ко мне?
Спустя два дня после их небольшого сражения в спальне Дарес уехал в Афины и пробыл там уже две недели.
— Чего я не понимаю, так это зачем ему делать невозможным расторжение брака, если он решил вернуться к Оливии? Мне это не понятно, Тони.
— Оливия появилась с кающимся видом.
Пэм выключила кипящий чайник и заварила чай.
— Это ни к чему не приведет, — твердо сказала она, ставя на стол поднос с китайскими сладостями. Тони задумалась, машинально прислушиваясь к голосам детей. У нее не было никаких доказательств связи Дареса с Оливией, кроме того, что она их видела вместе, и кроме того, что Дарес так любезен с девушкой, которая когда-то его обманула. Но если между ними ничего нет, тогда зачем он с ней встречается?
— Если они любят друг друга, — неуверенно начала она, размышляя вслух, — тогда это к чему-то приведет.
Дарес может попросить меня об… об… попросить у меня развод, когда умрет его дед.
Эта мысль пронзила ее сердце. Как она дошла до того, что это так ранит ее?
Пэм разливала чай, но при словах Тони она замерла, а потом покачала головой:
— Он не поступит так с тобой, Тони. Я знаю, что не поступит. Я уверена, что он слишком добр, чтобы так обидеть тебя.
— Он может быть совсем недобрым… ко мне, — ответила Тони. — Ведь он не знает, что я чувствую к нему, поэтому и не думает, что обидит меня.
У Пэм вырвался вздох.
— Ты даже не намекнула ему?… ни малейшего намека?
— Совершенно никакого. Кем бы я была, если бы бросилась на шею человеку, который не обращает на меня внимание? Мы поженились по необходимости, и никто из нас не питал никаких чувств. Это было просто холодное соглашение, продиктованное необходимостью. Мы были незнакомы, и тогда собирались такими же остаться. В том, что Дарес стал действовать, как прежде, должна признать, частично есть и моя вина…
— Частично?
В лицо Тони бросилась кровь.
— Ну, хорошо. Это целиком моя вина. Но я просто пытаюсь тебе доказать, что положение не изменилось.
Пэм удрученно кивнула.
— Ты хочешь сказать, что он не полюбит тебя.
— Да. Это я и хочу сказать. Любовь — это душевное чувство, а мы… Дарес никогда не чувствовал ко мне ничего и… и никогда не почувствует, я просто уверена в этом.
Девушки помолчали, прислушиваясь к детским голосам. Тони отпила чай и взяла с блюда предложенное Пэм пирожное. Как она дошла до того, что это так сильно ранит ее? — снова спросила себя она. И человек-то, который никогда ни одним словом или действием не выразил хотя бы привязанности к ней. Дважды он поцеловал ее как-то по-особенному; те поцелуи слишком много значили для нее, потому что выразили нечто большее, чем просто желание обладать ее телом. Два поцелуя, на которых она строила свои надежды, оказались лишь пылью.
— Вон дети идут, — засмеялась она, пытаясь отбросить свою подавленность. — У тебя есть чем их покормить?
— Тетя Тони! Мы не знали, что вы здесь! — прокричала Луиза, бросаясь к тетке. Тут она заметила блюдо со сладостями и посмотрела на мать.
— Только одно пирожное.
— Одно!? — воскликнула Луиза.
— Каждому по одному. Они дорогие.
— Ладно, а потом я буду кушать хлеб, — сделала одолжение девочка. — Мне нравится греческий хлеб. Он коричневый и хрустит, и на корке маленькие семечки.
Луиза взяла одно пирожное и пошла к хлебнице.
— Как они изменились! — покачала головой Пэм.
— Дарес просто чудо совершил. Шесть месяцев назад Луиза слопала бы все пирожные, и я ничего не смогла бы с ней сделать. Она бы просто раскричалась, растопалась бы ногами и добилась бы своего.
— У Дареса в действительности было не очень много проблем с ними.
Тони говорила медленно, как будто задумавшись, и вдруг разразилась смехом. Она вспомнила свои намерения досадить мужу детьми.
— Я была настоящим мучением для Дареса, — вынужденно призналась она, когда сестра вопросительно посмотрела на нее. — Сначала я хотела только помочь тебе, забрав детей сюда, но должна признать, я надеялась вывести этим Дареса. Надеялась устроить ему совершенно невозможную жизнь.
— Ты? — Пэм изумленно смотрела на сестру. — Тони, как ты могла? Я помню, как ты сказала, что чем более дикими они будут, тем лучше, и я тогда не поняла тебя.
Пэм покачала головой:
— Что на тебя нашло? Зачем? В нашей семье всегда относились к тебе, как к чуткой и одновременно практичной девушке, которая никогда не ошибается.
Тони покраснела.
— Никогда не ошибается? Я ничего не сделала, только допустила одну ошибку — встретилась с Даресом.
Это была самая большая ошибка, — сказала она, — я ошиблась, недооценив его. Он каждый раз побеждал.
— Поэтому ты ничего не делала и только боролась?!
— Стало немного лучше потом… Я отказалась портить мужу жизнь.
— У тебя не было выбора, — сухо сказала Пэм, и Тони была вынуждена засмеяться.
— Признаю это. Я не могу соперничать с Даресом.
— Ты сказала, что дети не доставили ему много хлопот. Как ему удалось противостоять тому, чтобы они устроили ему… невозможную жизнь, как ты это называешь?
— Он дал подзатыльник одному из мальчиков в первые же минуты знакомства, а потом достаточно было только его слов. А за Луизой ухаживала я, когда та заболела, и она стала просто чудом; а мальчишки из кожи лезли, чтобы угодить ему.
