Чем ближе подходил Сергей к нужной улице, тем разительнее менялся городской пейзаж. Все чаще попадались старые дома с большими окнами, задернутыми бархатными шторами, все мягче и интимнее казался свет, пробивавшийся сквозь них.
Отыскав, наконец, нужный дом, с таким же мягким светом и тяжелыми шторами, он позвонил в дверь. Ему открыла женщина средних лет в элегантном открытом платье. Сергей поприветствовал ее по‑английски. Как оказалось, элегантная дама владела этим языком свободно.
— Молодой человек хочет приятно провести время? — не то спросила, не то просто констатировала она.
— Да, — ответил Сергей. — Если я не ошибаюсь, у вас работает Кристи.
— О да. — Дама улыбнулась. — Она пользуется большим успехом. Думаю, вы сделали правильный выбор, придя в наше заведение.
Как это ни странно, некоторым женщинам идет быть беременными. У них меняется осанка, они ходят неторопливо и плавно, как никогда не ходили раньше, их кожа становится как бы нежнее. Но дело даже не в этом, а в выражении их глаз — в них появляется какое‑то скрытое довольство, сосредоточенность на себе и на том крохотном существе, которое, еще не успев появиться на свет, уже требует к себе внимания. То же самое можно было сказать и о Люлечке. И без того кругленькая и миниатюрная, она теперь становилась еще круглее. Кожа заметно утончилась, черты лица немного изменились, но это очень ей шло. Она ходила в просторном платье, связанном ею самолично, распускала волосы, и во всем ее облике появилось что‑то от рафаэлевских мадонн. Еще не родив, она уже стала матерью. Во всем ее облике было что‑то новое — какая‑то особая теплота, согревающая и любимого человека, и еще не родившегося ребенка.
Она без особого труда и с гордостью носила свой округлившийся живот, когда шла, чуть переваливаясь, в магазин — выбирать разные вещички для детского приданого — или просто на прогулку.
Лилечка чувствовала себя как бы в оцепенении, но очень приятном. Она будто жила какой‑то особой внутренней жизнью, которая может связать только двух любящих людей и плод их любви, занималась, насколько ей позволяло самочувствие, домашними делами, много отдыхала, гуляла, читала.
Пожалуй, это можно было бы' назвать полным счастьем, если бы оно не омрачалось ненавистными творогом и гречневой кашей, которые Лилечка вынуждена была старательно, хоть и не без отвращения, есть, помня о том, что это полезно для малыша.
А сколько счастливых моментов уже было связано в ее памяти с еще не родившимся ребенком! И то, как она поняла, что через каких‑нибудь тридцать пять недель появится малыш, и то, как обнял и поцеловал ее Алексей, узнав об этом. В тот вечер они долго сидели на диване, обнявшись, и говорили о ребенке, о том, на кого он будет похож, кем станет, хотя его еще и на свете не было — лишь маленькая точечка внутри Лилечки, в которой пульсировала жизнь. А как они были счастливы, когда узнали, что это будет мальчик! Алексею разрешили присутствовать на УЗИ, и он радовался как мальчишка, вызывая улыбки у врачей.
Алексея радовало все: даже Лилечкины капризы, а ее настроение, как у всех беременных, женщин, скакало в диапазоне от минус бесконечности до плюс бесконечности. Даже поиски маринованных огурцов по всем окрестным супермаркетам в двенадцать часов ночи — и то доставляли ему радость.
На работе дела у него шли отлично. Начальство стало его ценить. Почему‑то с того самого момента, когда он сделал Лилечке предложение, жизнь и карьера Алексея, находившиеся, скорее, в состоянии свободного падения, чем подъема, вдруг стали налаживаться. Только с Лилечкой, впервые за много лет, он начал чувствовать себя сильным человеком, несмотря на то, что носил очки и никогда не занимался спортом. Ему и в голову не приходило, что именно Лилечка смогла доказать ему, что он не неудачник. А ей не приходило в голову, что она сделала для него что‑то особенное, что изменило его жизнь. Просто Лилечка любила мужа и не стеснялась открыто им восхищаться. Ну разве он не герой? С самого первого дня их знакомства он вел себя именно так, как в ее представлении должен был вести себя настоящий мужчина. Так о чем же большем можно мечтать?
— Вы прекрасно поработали, — сказал Алексею начальник после того, как ему удалось распутать одно сложное дело. — Скажу прямо, я считал, что в то время как другие разгрызают дела, словно орехи, вы только ломаете о них зубы. Признаю, ошибался. Вам можно доверять и более сложные дела, чем то, которое вы так блестяще провели. Мои поздравления, — и он крепко пожал ему руку.
— И знаешь, — рассказывал довольный Алексей Лилечке, — я ведь и в самом деле чувствую себя теперь настоящим специалистом. Никогда у меня в этом особой уверенности не было, а теперь…
— Конечно, — не раздумывая долго над ответом, отозвалась она. — Ты и есть специалист. Настоящий.
Алексей поудобнее устроился в кресле. Лилечка присела на подлокотник и обняла его.
— Ну а ты как проводила время? — спросил он жену.
— Ничего особенного, как обычно, — она пожала плечами.
— Что, опять творог и гречневая каша? — рассмеялся Алексей, зная, как добросовестно Лилечка поглощает эту ненавистную ей еду.
— Да, — она тоже не удержалась от улыбки. Кстати, Анна мне звонила.
— Вот как? И что нового? — поинтересовался он.
— О! У нее такое! — Лилечка мечтательно прикрыла глаза. — Помнится, в день нашей свадьбы она мне все намекала, что у нее есть интересный мужчина, ну, все такое, только она не знает, как он к ней относится. Так вот, похоже, узнала.
— И что же? — спокойно спросил Алексей, ласково прижимая к себе жену.
— Он ее любит! — торжествующе объявила Лилечка. — И она его тоже. Представляешь, он даже коллекцию ей посвятил!
— Коллекцию? — удивился Алексей. Почему‑то ему представился престарелый зоолог‑любитель, вручающий Анне листы картона с распластанными на них бабочками, причем каждый лист красиво надписан по‑латыни: «Тебе, любимая!»
— Ну да, коллекцию одежды. Это Дэн Смирнов, — пояснила Лилечка.
Не беремся судить, что почувствовал Алексей при этих словах. Было ли это сожаление о своей прежней и такой долгой любви, обожгла ли его хоть маленькая капля ревности — об этом мы никогда не узнаем, и, может быть, к лучшему: некоторым мыслям стоит навсегда остаться там, где они появились. Известно только, что он вдруг грустно сказал:
— А что я сделал для тебя? — И непонятно было, к кому он обращался, к жене или к той, которую боготворил много лет.
— Ты подарил мне счастье, — ответила Лилечка, может, и, не понимая вполне, какие мысли занимают мужа, но каким‑то шестым чувством угадав, что сейчас он не уверен в себе.
