Джон при этих словах улыбался, но в его голосе звучал металл. Не знаю, как другие, но я не могла не заметить, что Джон завидовал Виктору и считал, будто одержал победу над ним.
— Виктор, — сказала Дженнифер чуть окрепшим голосом, — мы думали, что ты уже никогда не вернешься. Мы тебя не ждали.
Он снова взглянул на нее, его мысли скрывало задумчивое выражение глаз.
— Я сам узнал об этом лишь две недели назад. Можно сказать, я принял это решение неожиданно.
— Брат, поспешные решения не в твоем духе.
— Если бы только мы знали… — сказала Дженнифер, пытаясь сказать глазами то, что не осмеливалась выразить словами.
— А если бы вы знали, что тогда? — Виктор осушил третий фужер и со стуком поставил его на стол. — Вы отложили бы эту церемонию до моего приезда, да? Как это мило с вашей стороны. Какой же я невнимательный, что раньше не предупредил вас о своих намерениях. Но как же я мог это сделать?
— Виктор, мы все рады, что ты вернулся! — сказала Гарриет, беря его руку и сжимая ее. Я видела блеск в глазах Гарриет, когда та посмотрела на него, видела, как она обожает своего старшего брата и совсем не подозревала о том, что только что произошло. — Отец так обрадовался, когда пришло твое письмо! Тебе надо было видеть его. Знаешь, Виктор, он улыбался. Отец действительно улыбался. И он сейчас так гордится тобой. Все-таки закончить королевский колледж с отличием…
— Спасибо, сестричка, что ты меня так хвалишь, — ответил он, стараясь не выдать своей горечи. — Приятно узнать, что дома тебя ждут.
— А мама проплакала всю ночь, когда прочитала твое письмо! Правда, с ней случилась истерика! Виктор, она пошла за гусем. Сегодня мы в твою честь устроим торжественный ужин.
Виктор улыбнулся и ничего не сказал в ответ.
Гарриет трещала без умолку. Джон сел у камина с новым фужером хереса, он за день работы на заводе устал, и вино понемногу расслабляло его.
Виктор и Дженни еще раз взглянули друг на друга, их глаза сказали о многом.
Мой прадед понимал, какую нелепую ошибку он совершил.
Остальная часть вечера запечатлелась в моей памяти кошмаром. Виктор вернулся домой, считая, что Дженни ждет его и лелеял мечты о любви. Он считал себя одураченным и озлобился, но тем не менее сумел скрыть от семьи свои чувства и то обстоятельство, что вернулся домой, надеясь снова жить здесь. Но меня он не смог обмануть. Ведь я заглянула в душу Виктора, что остальным было не дано, и видела, как он сгорал от стыда, что совершил такую глупость, но гордость не позволяла ему выказать это. Джон, Гарриет и Дженни приняли его слова за чистую монету, поверили ему, когда он сказал, что ему пора идти распорядиться, чтобы его багаж доставили в гостиницу. Хотя остальным хотелось, чтобы Виктор отправился в гостиницу после ужина, он твердил, будто ему надо воспользоваться тем, что еще светло и идет пока мелкий дождь. Все это прозвучало неубедительно.
Он решительно вышел в коридор, чтобы набросить на плечи плащ, и только я знала, что мой прадед уходит из дома в страшную грозу искать утешение, что ему некуда идти и что в конце пути его не ждет теплая комната с камином. И только я знала, почему ему сейчас приходится выходить под проливной дождь. Он был слишком зол и разочарован, чтобы оставаться в этой тесной маленькой комнате и притворяться. Глупый спектакль закончился.
Мы смотрели, как он уходит. Джон предложил вызвать экипаж, но Виктор отказался. Гарриет напомнила, чтобы он вернулся к ужину. Ошеломленная Дженни молча сидела у камина. Виктор надел цилиндр и направился к двери. Взявшись за ручку, он остановился и в последний раз оглянулся через плечо. От его взгляда у меня дрожь пробежала по телу, я увидела предвестник грядущего несчастья.
За четыре года Виктор Таунсенд познал, что такое пессимизм и недоверие. Тяжесть накопленного опыта сделала из него человека, который не станет ждать добра после того, как случилось беда. А сегодня вечером ему нанесли страшный удар. Ради девушки, которую Виктор едва знал, он слепо и глупо погубил свое будущее. Он собственной рукой нанес себе жестокое поражение, не подумав о том, сколь призрачны его надежды. Новость о замужестве Дженни смертельно ранила его, вытравила из его души последние остатки любви и нежности. Теперь, когда все погибло, он лишится покоя и найдет себе утешение только в горьком поиске виновного.
После ухода Виктора я снова осталась одна и оплакивала трагедию своего прадеда. Предоставленная самой себе в этом холодном темном доме, я ходила среди мебели, которая была ему знакома, и меня осаждал легион мыслей и идей. В конце концов я дошла до состояния полного изнеможения.
Больше всего меня занимала тайна загадочного влияния Виктора.
Когда он только вошел, я не могла насмотреться на него так же, как он не мог насмотреться на Дженни. Изучая каждую черту его лица — крепко сжатые губы, крупный благородный нос, темные глаза — я почувствовала, что внутри меня что-то шевельнулось, в глубине нижней таинственной части моего тела, где, думаю, рождаются настоящие страсти. Именно здесь, а не в моем сердце, этот недосягаемый мужчина впервые пробудил страсть. В самой темной и тайной части моего существа что-то впервые ожило. Но очень скоро я почувствовала, что к этому подключилось мое сердце, будто оно отреагировало на первое чувственное пробуждение.
Я всматривалась в лицо Виктора, которое находилось так близко, что достаточно было поднять руку, чтобы дотронуться до него. И я влюбилась.
Как было возможно влюбиться в мужчину, который умер почти сто лет назад? Не потому ли, что для меня в это мгновение, когда вселенная очутилась в двух сферах времени, Виктор жил и казался таким же настоящим, как и мой дядя Эд или дядя Уильям? Как он мог так волновать меня, так сильно влечь к себе? Происходило ли все это потому, что я каким-то непостижимым образом чувствовала все то же, что и он, переживала его тайные радости и горести? Ответа на эти вопросы не могло быть, ибо сами вопросы возникли из обстоятельств, которые существовали за пределами понимания. Точно так же, как странное мимолетное проникновение в прошлое ничего не проясняло, моя причастность к переживаниям Виктора не поддавалась никакому объяснению. Я смирилась с путешествиями в прошлое и убедилась, что не в силах ни познать его, ни сопротивляться ему. Поэтому придется мириться и с только что родившейся любовью.
Однако это далось нелегко. С одной стороны, от такой любви стало как-то не по себе, поскольку мне была неведома глубокая любовь и все, что с ней связано. С другой стороны, предвкушая странные нежности Виктора, которые и смущали, и пугали меня, я спрашивала себя, испытывала ли я прежде подобные эмоции и, ничего не найдя, удивилась, почему так случилось. Я боялась поглубже заглянуть в свою душу, поскольку знала, что там обнаружу. Ничего, совсем ничего.
