Последний аргумент, а также наша дальнейшая покладистость сделали своё дело: мы подробно описали укромные места наших сумок, где хранились оставшиеся денежные запасы. Тут же они оказались обнаружены: предводитель уже вполне миролюбиво обращался с нами, позволив Алику также не раздеваться до трусов. “Но, я надеюсь, вы больше нигде ничего не припрятали?” Мы дружно поклялись: мы и так уже лишились трёх или четырёх сотен долларов – не считая ещё более ценных курток и сумок. “Да куда мы могли их ещё засунуть: и мы ведь не миллионеры.“ Он задумчиво посмотрел на нас. “Ладно, верю. В-общем, так: минут двадцать вы тут ждёте, потом можете валить. Ах да, ещё часики: давайте-ка сюда.” Нам пришлось расстаться и с наручными часами. “Ну ничего: время вы на глазок определите.” Он аккуратно сложил новую добычу в сумку: остальные вещи уже были распределены между подручными, и никуда не торопясь они покинули поле боя, оставив нас зализывать раны и предаваться тяжким раздумьям.
Теперь уже я имел полное право выместить злобу на Алике: именно его блудливость и привела нас к новому конфузу. “Я ж тебя пытался остановить: ты совсем рехнулся?”–”Да это обычная шлюха была: и кто же знал-то?”–”Подсадная утка, а не шлюха: чтобы ловить глупых селезней.”– Он тяжко вздохнул.–”Хорошо хоть без штанов не остались: недалеко бы мы тогда отсюда ушли.”–”Это точно.”–”У тебя хоть что-нибудь сохранилось?”– Алик молча кивнул, пристально вглядываясь в неясную темноту: там мог ещё скрываться тайный соглядатай, обязанный проконтролировать наше поведение. Про местонахождение тайника я спрашивать не стал: если в самом деле за нами следили, то можно было нарваться на продолжение обыска, и тогда уже вряд ли мы своим ходом добрались бы до дома. Мы и так здесь слишком многого лишились: следовало логично объяснить теперь потерю сумок и таких дорогих курток, и хорошо ещё было то, что паспорта мы сегодня оставили дома, вполне сознавая возможный риск экспедиции.
Нам всё-таки стоило подождать условленное время: слегка помятая одежда нуждалась хоть в какой-то чистке, так же как и наши телесные оболочки. Даже у меня в нескольких местах болело и покалывало, Алику же в этот раз досталось значительно больше: пара синяков скрывалась где-то в районе грудной клетки и живота, а разбитая скула кровоточила и понемногу вспухала, грозясь расплыться синей медузой. Мы проверили серьёзность травмы: он всё же мог нормально двигать челюстью, и вряд ли кроме сосудов оказалось повреждено что-то более существенное. Здесь мы не могли заняться лечением, и даже простая элементарная вода вряд ли была нам доступна: если только известные всем благодетели – разбогатев и почувствовав раскаяние – всё же соорудили на станции специально оборудованное помещение, снабжённое достижениями цивилизации вплоть до зеркал и туалетной бумаги.
Однако – как выяснилось в ближайшей палатке – наши чаяния были напрасны: лишь дощатый барак – разделённый на две половины с рядом равных овальных отверстий и перегородками между ними – представлял данную службу на прилегающей к станции территории. “А за водой: это вам на колонку надо.” Мы расспросили, где находится колонка: путь оказался неблизкий и заковыристый. “А здесь – только минеральная вода в бутылках.” Мы вежливо поблагодарили, принимая информацию к сведению. Местонахождение милиции мы выяснять не решились: возможное расследование выдало бы нас с головой, к тому же мы были здесь явными чужаками, не сумевшими вписаться в местные реалии и только портившими всем праздничное выходное настроение.
Мы стали выбираться к выходу: среди разгула и хаоса непросто было обнаружить кратчайшую дорогу, и мы наметили определённое направление, в любом случае ведущее нас на свободу. Палатки с одеждой перемежались здесь павильонами с бытовой техникой – выставляемой чуть ли не на проходе – так что даже немного удивляла подобная беспечность. Далеко не везде видны были бдительные продавцы, и случайный прохожий наверняка мог бы прихватить коробку-другую и не спеша удалиться с видом довольного и уверенного в себе посетителя местной барахолки, нашедшего то, что было очень нужно.
Они явно провоцировали нас – обобранных этим городом и жаждавших мести и каждому отдельно, и всей совокупности домов, дорог и магазинов, превращённых злой волей в труднопроходимые джунгли: мерзкие пауки наставили повсюду почти не видных глазу ловушек, периодически задерживавших нас в этот тёплый майский день, попутно выдаивая и стараясь освободить от всего самого ценного. Мы переглянулись: Алику безусловно было созвучно подобное настроение, и его угрозы в адрес обобравших нас мордоворотов не были пустыми и напрасными. Но ведь месть могла начаться уже сегодня и сейчас? Похоже, он решился: развал с правой стороны как раз оставался без видимого присмотра, вмещая кроме бытовой техники и горку разнообразных напитков. Большая ёмкость с пивом в наибольшей степени устраивала его сейчас: он выудил из горки длинную пузатую бутылку и сразу ускорил шаг. Никто не смотрел в нашу сторону: мы торопливо удалялись с места одновременно позора и мести, уже не присматриваясь к выставленному на обозрение: теперь нашей целью была платформа с гудящей вдалеке электричкой, способной обеспечить поспешное и резкое отступление. Мы перешли на лёгкий бег: последний ряд ларьков отделял нас от открытого незанятого пространства, когда неожиданное движение прямо по ходу заставило затормозить и остановиться.
Некто в защитном костюме – только сейчас замеченный и даже не проявившийся пока окончательно – держал нас за руки и не пропускал к спасительной платформе. Алик снова уже верещал и требовал прохода – на что вполне обозначившийся уже охранник грозил суровыми карами и лишениями. “Да я щас братков позову: а у них разговор короткий!” Значит нас на самом деле держали под контролем и просто готовили ловушку, всегда готовую захлопнуться? Но в зоне нашей видимости больше не было людей, представляющих для нас опасность: мы обменялись с Аликом понимающими взглядами и сразу перешли в наступление. Мы всё же были сильнее одного не самого крепкого охранника: Алик отцепил державшую его руку, а я даже смог заломить крепкую волосатую конечность, слегка пригнув вовсю бушевавшего теперь аборигена. “Ты успокойся, браток.” Однако предложение только раздразнило его: охранник сам заверещал теперь, призывая на помощь и грозя уже вещами совсем неприятными и даже слегка шокирующими.
Электричка уже стояла на платформе: нам никак не стоило задерживаться здесь дальше, и я взял на себя инициативу: точно прицелившись, я изо всей силы пнул местного служителя в толстый упитанный зад, пустив его в громоздившуюся неподалёку кучу коробок: это давало хоть какую-то фору, способную обеспечить отрыв. Бросив бутылку мы рванули к спасительной гавани: запоздалые трели уже не могли остановить нас и только подстёгивали горячее желание навсегда уйти отсюда. Перед нами расступались и давали дорогу: кто бы смог остановить людей, изо всех сил рвущихся на свободу и достаточно грозных и опасных на вид. Оставалось последнее препятствие: короткая лесенка выводила на перрон с закончившей уже грузиться электричкой, и со страхом и ужасом мы увидели, как захлопываются двери, отрезая нам путь к бегству, и спасительная электричка медленно и плавно трогается с места.
