вышло до безобразия банально: сначала, после случившегося, я исправно следил как она и перечислял ежемесячно деньги на ее счет. Да, после содеянного этого было недостаточно, но на большее в силу возраста я просто не был способен. Меня волновала судьба этого ребенка, искренне, но потом рутина взяла свое: внезапная смерть отца, навалившиеся обязательства по бизнесу, незаконченная учеба, мать, которая сильно сдала. Я крутился словно белка в колесе, все реже вспоминая Риту Старцеву.
Как-нибудь потом, обязательно. Обязательно позвоню, узнаю, выясню… но в круговерти событий данные себе обязательства все откладывались и откладывались на неопределенный срок.
А потом эта встреча, поднятые словно ил со дна воспоминания и новая волна сокрушающей вины, в которой я и прежде увязал словно в трясине долгие годы.
Проще всего было бы каким-то путем снова переводить ей деньги, благо, способы делать это инкогнито были. Но почему-то этот вариант меня не устроил, зачем-то я привел ее в свой дом. Не без ее помощи придумал для нее спонтанную работу.
И думал: и надо оно тебе это все, Беркут? Зачем? Ваше ежедневное общение – риск. Ты или сам ненароком проговоришься или она догадается, кто ты такой на самом деле.
Можно было бы под каким-то предлогом отмотать назад, конечно, можно, но… сделать этого я не смог. Я хотел узнать, что она думает о том человеке, что лишил ее детства, что думает о том дне. Черт знает, зачем, но хотел. Казалось, что узнай я, что она простила и отпустила убийцу своих родителей, сразу станет проще. Но проще не стало, потому что она не то, что не простила – она открыто призналась в ненависти к "этому ублюдку".
Тогда ее признание меня просто раздавило. Хорошо помню то утро и кофе, что встал поперек горла. Помню ее горящие болью и яростью глаза.
Ну а чего ты еще ждал? Ты лишил ее всего… Она ненавидит тебя по праву.
Юная, с горой комплексов, чудаковатая, но такая сильная… Этот внутренний стержень восхитил меня с первой же минуты. Мне нравилось ее узнавать, содействовать хотя бы сейчас хоть в чем-то и, странно прозвучит, чему-то у нее даже учиться.
Как нормальный мужчина я не мог не отмечать ее особенную, холодно-благородную красоту, но как женщину не рассматривал никогда, но утром тридцать первого декабря… внезапно рассмотрел. Что удивило и в прямом смысле выбило из под ног почву. Она пришла в этом своем платье, с новой прической… и она так на меня смотрела. Взгляд-надежда, взгляд-обожание, взгляд-ожог... В тот момент я прозрел. Словно шоры с глаз сняли.
Какой же ты форменный кретин! Да влюблена в тебя, идиота кусок. Ты что, слепой?!
Ты не видишь, как она смотрит на тебя?
Нет, прежде не видел. Она совершенно не умела кокетничать, а какие-то тайные знаки я замечать категорически отказывался. Она же тот самый ребенок! Та самая девочка! Была… Именно в то утро я увидел, что никакой она больше не ребенок. И что ей давно не восемь лет. Она выросла, оформилась и стала невероятно притягательной молодой девушкой.
Это стало своего рода прозрением и сигналом: пора это все заканчивать. Дистанцируйся! Вот теперь это все точно может плохо закончиться, для обоих. Я не знал, каким образом отстраню ее от этой работы, что скажу, как оно будет дальше, но понимал – работать на меня она больше не может. Точка.
Конечно, портить ей праздник и говорить об этом в за несколько часов до новогодней ночи я не стал, но решил, что когда она придет второго числа, мягко ей об этом сообщу. Благо, немного времени на раздумья было. Я прикидывал варианты, куда ее можно устроить, даже связался со школьным другом, у которого магазин спортивной одежды, предложив нового толкового продавца-консультанта. Я понимал, что это самое разумное решение, что так правильно, что иначе нельзя, но когда принял его, ощутил в душе какое-то опустошение. Я почувствовал себя решетом, сквозь дырки которого ускользало что-то жизненно важное.
Нет, она еще не успела стать для меня близким человеком, да мы даже подружиться не успели, но от мысли, что она больше не придет в мой дом, такая шумная и улыбчивая, что не услышу ее порой откровенно дерзких шуток – стало по-настоящему хреново.
Это все чувство вины – убеждал я себя весь день. Ты понимаешь, что сделал для нее не все, что мог, от того подобные мысли. Это казалось логичным и самым разумным, но тем не менее валиться из рук от этого все меньше не стало.
Черт знает зачем я написал ей то сообщение с поздравлением, но дальше вышло как вышло.
Был ли у меня вариант не поехать за ней? Нет.
Был ли хоть малейший шанс не вернуть, после неумелого, но такого искреннего поцелуя? Ни единого.
Осознание пришло чуть позже и сразу обухом по голове – я все испортил. Просто раскопал себе яму, в которую даже толкать никому не придется, я рухну в нее сам, если допущу хотя бы еще одну подобную встречу.
После поцелуя лучше не стало, все стало гораздо хуже. Ведь найти более неподходящую девушку на всей земле просто невозможно! И дело, конечно, не в ее возрасте, образованности или социальном статусе. Конечно, не в этом. Ее родители погибли из-за меня, а вместе с ними она похоронила свои детские мечты. Нет ни единого шанса, что она не возненавидит меня, когда узнает правду. И допустить этой правды я не мог. Не чтобы не стать объектом чьей-то ненависти, а чтобы потом не было мучительно больно. В первую очередь ей.
Я полный кретин, что подпустил ее так близко и оправдания себе даже не искал. Теперь я абсолютно точно обязан вычеркнуть ее из своей жизни. Ради нее.
С этими мыслями я встретил хмурое утро второго января. И с этими мыслями встретил ее на пороге своей квартиры.
Я знал, что это наша последняя встреча.
Часть 23
***
– Привет, – осторожно поздоровалась я, снимая шапку. – Сегодня такой мороз, ух!
Испытывая необычайный
