массивное кожаное кресло, настольную лампу. Разглядываю все под разным углом и не нахожу ничего, чтобы где-то глубоко внутри меня откликнулось. Чтобы я сжал ладони в кулаки и громко воскликнул: “Да, черт, возьми! Я это помню!”. Но ничего не происходило. И я не знаю, что нужно для этого сделать. Чтобы вспомнить все.
Разговариваю с адвокатами, учредителями, деловыми партнерами. В такие моменты кажется, что мир сужается вокруг меня. Мне нравился мой кабинет, но мне не нравилось, то что происходит вокруг.
Они крепко пожимают мне руку и постоянно интересуются моим самочувствием. Это ужасно напрягает. Рассказывают истории из своей жизни, приводят примеры своих трагедий и потерь, как это делал Джексон, но это не меняет сути.
Когда в очередной раз появляюсь в приемной, моя секретарша в белой, обтягивающей блузке, не успевает закончить телефонный разговор. До меня доносятся обрывки фраз и до боли знакомое имя. Имя, которое хочется слышать меньше всего:
- Да, он уже здесь Альбина, только что пришел, - кладет трубку и переводит взгляд на меня, будто ничего не произошло.
Секретаршу точно уволю. Не нужно быть Нострадамусом, чтобы понять, что каждый мой шаг она докладывает блондинке. Интересно, она делает это на постоянной основе или такие изменения произошли только в связи с последними событиями. Да какая разница. Это уже не имеет значения…
День тянулся один за другим. Все похоже на рутину, будто чего-то не хватает. Самого главного, самого важного в моей жизни. И я пока не понимаю чего именно. Нет, эта мысль не пугает, она настораживает.
Единственное, что мне удалось о себе узнать, так это то, что я никогда редко опаздываю, и почти всегда вожу машину сам. Только в исключительных случаях, (когда перебрал) за мной заезжает водитель.
А еще каждый вторник провожу совещание и частенько задерживаюсь до полуночи. Много работаю, много пью черного крепкого кофе. Оказывается это все, что знают коллеги. Складывается впечатление, что меня никто не знает так хорошо, как я сам. А теперь и эта связь утеряна.
Думаю о словах Джексона, все же он мой друг, (после моего визита звонил несколько раз, приглашал в бар) и тут что-то тут явно не сходится. Он не говорит об Альбине. Если бы я хотел сделать ей предложение - он бы наверняка знал. Стоило мне только о ней подумать, как сразу раздался телефонный звонок. Резко снимаю трубку:
- Милый, ты сегодня будешь на моей презентации? Я тебя очень жду, - ее голос становится жалостливым. - Будет столько гостей, - продолжает она. - Важных лиц, может ты кого-то вспомнишь…
Сбрасываю. Сейчас больше всего на свете я хотел вспомнить и она об этом знает.
Я должен расставить все точки над «i». Она должна знать, что никакой свадьбы не будет. Ничего не будет. Между нами такая огромная пропасть и с каждым днем я ощущаю ее сильнее и сильнее. Альбина – она не моя. Чужая, холодная, пытающаяся кого-то заменить, навязав себя. Потому что ей так хочется, потому что она так решила или ей так удобно. Между нами нет чувств. Только бездонное дно. И я хочу ей об этом сказать.
А солнце клонилось к закату, когда я возвращался домой. Альбина звонит мне раз пятнадцать, а может больше. Я не считаю. Пишет смс и даже фотку присылает с проходящего за городом банкета. Неинтересно. Мне до ужаса неинтересны все эти светские мероприятия. Где нет ни капли искренности, только лесть и преследование каких-то своих интересов.
Включаю режим полета, сажусь в тачку и смотрю через лобовое стекло, сложив руки на руле. Я продолжаю водить машину, не смотря на то, что мне совсем недавно сняли швы. Зная, что совсем недавно я врезался на ровном месте. У меня нет страха. Нет опасения, что это может произойти снова и снова.
Приезжаю домой за полночь. Альбина сидит на мягком диване перед плазмой, переключает каналы.
- Ты не приехал. Я тебя так ждала, - сухо говорит, не оборачиваясь.
- Я за вещами, уезжаю.
- Куда? Я хочу с тобой, - встает с дивана, подходит ближе.
- Нет.
Не знаю почему я смотрю не на Альбину, а экран телевизора. Почему меня привлекает яркая картинка, которая мелькает на экране.
А потом мгновение и еще одно. В меня словно вдохнули еще одну человеческую душу. Вижу ее. ЕЕ! Затем легкий щелчок и простое понимание вещей. Я знаю ее, я помню ее и я люблю ее.
Ровно в шесть ноль-ноль Жулик запрыгивает на кровать (можно часы сверять, всегда приходит вовремя), мурчит, тычит мокрым носом в лицо, давая понять, что хозяйке хватит спать, нужно вставать готовить завтрак. Да, с Жулей точно будильник не нужен, но это хорошо в будние дни, а вот в выходные, когда хочется еще хотя бы просто полежать с закрытыми глазами, кажется что большой рыжий комок шерсти пришел не очень вовремя.
И сегодня, ранним, солнечным утром, когда лежу в постели, смотрю на кота и начинаю строить планы на день. А что сегодня? А сегодня у меня снова съемки и я безумно рада. Эта мысль окрыляет.
Даже не смотря на то, что встаю рано, прихожу поздно, не понимаю, откуда у меня берется столько сил. Наверное, мне нравится то, что я делаю. Очень нравится!
Как только я встаю с кровати, Жуля спрыгивает, бежит на мягких лапах впереди меня задрав хвост. Сейчас-сейчас, я тебя покормлю.
После того, как миска кота наполнилась кормом, иду в детскую будить деток в сад. А когда захожу в комнату понимаю что, что-то не так. С утра мои лапочки выглядят вяло. Тихо лежат в своих кроватках, накрывшись теплыми одеялами. Глазки открыты, щечки красненькие. Дотрагиваюсь до лобика Арсюшки, затем Ксюшки – температура у обоих, причем высокая.
- Мамочка у нас горлышко болит. Сильно.
- Мои сладкие, мои хорошие… Мама позвонит доктору, - суечусь возле них. Не знаю, что сделать в первую очередь: искать телефон или жаропонижающее. И почему нельзя делать два дела одновременно? И почему у меня только две руки? Когда заболевают дети, для меня это всегда удар ниже пояса, потому что больше всего на свете я хочу, чтобы они были здоровы.
Наверное, даже когда им исполниться по сорок лет, я все равно буду вот так крутиться с градусником у изголовья их кроватей, затем бежать на кухню доставать малиновое варенье и делать витаминный чай с лимоном.
