— Ну ты и говнюк, Мазуров… — смеюсь тихо, а он отключается, опасаясь, что огребёт по полной.
Выходит, утром мы с мамой можем уехать.
— Диана, ты уверена, что хочешь? — спрашивает она, помогая одевать Рому, пока я охраняю от его цепких ручек сумки.
— А что мне тут делать? К тому же, кроме как на такси, отсюда не выехать. Я столько не зарабатываю. Я вообще ни сколько не зарабатываю, если Соболев меня ещё не уволил, мне нужно сделать это самой. И не ясно, что будет с декретными выплатами, короче, придётся побегать и вообще…
— Всё образуется, — говорит тихо и гладит меня по щеке, попутно вытирая слёзы, текущие без моего на то желания.
Конечно, образуется. Когда-нибудь я привыкну.
Квартира кажется чужой и забытой. Неуютной и тесной после огромного дома, с давящими стенами. Я бросаю сумки и тут же выхожу с Ромой на улицу, одев его потеплее. На площадке никого, дождь накрапывает, нормальные мамаши дома со своими чадами, наверняка в окно пальцем тыкают и головой качают, сокрушаясь моей нерадивости.
Пошли нахер. Держи, сын, свой совок, пойдём копать мокрый грязный песок. Пойдём с горки прокатимся, под которой лужа с выходом в Нарнию. Потом на качели с выломанной спинкой, прогоним голубей из-под лавки, потом дворового кота из детского домика, а потом уж домой.
Иду, прижав грязного сына к себе, а во дворе тормозит дорогая машина Соболева. На улице дождь! На дорогах — грязь! Почему, чёрт возьми, она такая чистая?! И почему на его лице ни тени сожаления?
— Па! — вскрикивает Ромка и тянет к его белой футболке жутко грязные ручки.
— Не надо, заяц, ты испачкаешь его, — осаживаю тихо.
Тимур хмурится и стискивает зубы, забирая из моих рук сына.
— Здорова, мужик! Это у тебя что? Палка?! Где взял? А посмотреть дашь? Слушай, ты мокрый, пошли переоденемся. Я тоже разденусь, надеюсь, полуголым меня твоя мама не выставит… как хорошо, что ты почти ничего не понял, надеюсь, я научусь фильтровать к тому моменту, как ты подрастёшь…
И так до самой двери. Плетусь позади них, эмоции пытаюсь унять, боль приглушить, дышу медленно, глубоко. Привыкну. Когда-нибудь точно привыкну.
— На работу завтра выйдешь? — спрашивает, скидывая кроссовки и проходя вместе с Ромой.
— А надо? — хмыкаю в ответ, а он ставит его в ванну и начинает раздевать.
— Своё мнение я уже говорил, — отвечает флегматично, — вернёшься на восьмой, там тебе будет комфортнее.
— А сына я куда дену?
— Тоже не проблема, няня та же, ей до тебя добираться даже удобнее.
— Мне не по карману няня, — говорю сквозь зубы, а Тимур медленно оборачивается, буравя меня взглядом. — Что? Это правда.
— Давай договоримся, все расходы на сына на мне. Я открою счёт, дам тебе карту, расплачиваться будешь ей. И это не подачка, я спиной чувствую, как ты психуешь. Это мой ребёнок и вполне логично, что я хочу о нём позаботиться. Договорились?
— Договорились, — отвечаю тихо, а он включает душ и продолжает:
— Теперь ещё момент. Как часто я могу приезжать? В какие дни, в какое время. Не хочу прийтись не к месту или торчать под окнами, ожидая, когда вы вернётесь.
— Пиши, когда сможешь, — пожимаю плечами в ответ.
— Какое полотенце?
— Я сама. Ты грязный…
Нервно сдирает с себя футболку, как вторую кожу, швыряет её на пол и шипит сквозь зубы:
— Какое полотенце?
— Джинсы тоже грязные, — бормочу, отводя взгляд.
— Да твою мать… — снимает и их, а я подаю полотенце. — Премного благодарен!
Заворачивает Ромку и выходит.
Сам всё делает. Вытирает, шарит по шкафам в поисках подгузников, одежды, уговаривает его остановиться хоть на минуту, раздражается, остывает, наконец-то справляется и садится на пол.
— Я не представляю, как ты делаешь это по сто раз на дню. Может, няню на полный день? Во мне в лучшие годы столько энергии не было.
— Ну, я помоложе, мне полегче, — хмыкаю и иду на кухню готовить.
— Мелкая язва, — фыркает мне вслед.
Полчаса вместе и я уже не злюсь. Полчаса и я не помню ни один из тщательно выстроенных в голове образов предполагаемых девиц. Полчаса и я улыбаюсь. Забываю о времени, забываю о проблемах, плевать на не разобранные вещи и гору посуды. Смотрю, как он вытирает с себя гречку, которую Ромка выбил из ложки, смотрю, как глубоко он вдыхает, справляясь с очередным приступом раздражения, смотрю, как старается. Смотрю, как полуголый Соболев кормит в тесной кухне нашего сына. Пострадаю когда он уйдёт… а он остаётся.
На работу вместе, уезжаю одна, пораньше, но вечером он снова приезжает. Сумка, немного вещей, зубная щётка. Неделя, вторая, месяц.
Ибрагим куда-то делся. Кабинет закрыт, у Тимура спрашивать опасаюсь, но через два месяца, когда сталкиваюсь с ним в коридоре, выдыхаю с облегчением.
— Я тоже рад тебя видеть, душа моя, — тихо смеётся и обнимает, целуя в макушку.
— Мне это аукнется… — вздыхаю ему в грудь, краем глаза видя, как вытянулись шеи коллег.
— Да плевать, я тут шеф. На сорок девять процентов. Как ты? — смотрит внимательно, руку машинально к моему животу потянул, а я тут же отпрянула.
— Порядок.
— Уверена? Ты похудела.
— Меня тошнит круглые сутки, — шиплю сквозь зубы, — скоро отпустит, с Ромкой то же самое было. Уже второй триместр пошёл.
— А шёпотом потому что… — поморщилась, а Ибрагим присвистнул.
— Где был?
— Следил, чтобы Али сел. У нас, тут слишком хорошие условия.
— Для тебя теперь «у нас» — это тут, — хмыкаю в ответ, а он тихо смеётся:
— Пожалуй. Так что у вас с Соболевым?
— Не начинай…
— Не заканчивал.
— Ибрагим, зайди ко мне как освободишься, — слышу голос Тимура и слабо морщусь в грудь Ибрагима.
— Всенепременно, мой друг, — широко улыбается в ответ и ухмыляется: — Так что у вас?
— Свободные отношения, — цежу сквозь зубы, а его глаза загораются, — даже не думай, Ибрагим, я серьёзно.
— Так это его идея? — его прямо распирает от удовольствия, а я осаживаю едко:
— Моя.
— На столько любишь? — тут же теряет запал, а я пожимаю плечами и отвожу взгляд. — Везучий сукин сын!
— Что случилось в Турции перед тем, как твоя мама загремела в больницу? — резко перевожу тему, а Ибрагим вздыхает и делает шаг назад.
— Зачем тебе это надо?
— Для полноты картины, — пожимаю плечами в ответ. — Ты отмывал деньги. Как давно?
— С тех пор, как научился ходить, — хмыкнул невесело. — Но в какой-то момент этого стало мало и они захотели гнать товар через фирму отца. Пытался сделать так, чтобы он не узнал, но… всё тайное, душа моя… Моя мать в инвалидном кресле из-за меня. И я обязан тебе за то, что выдернула из этого дерьма.
— Но… я не понимаю, Ибрагим. Зачем она переехала?
— Отец решил, что так ей будет спокойнее. Сказал, что найдёт выход, что это временно… бред, и он и я это понимали, но она поверила. Я разрушил их счастье, твоё не буду. Но если ты передумаешь…
— Уймись, — улыбнулась через силу, поцеловала его в щёку и поехала домой.
Соболев тем вечером не приехал. И последующим. В субботу написал, спросил, дома ли мы, провёл с Ромкой день, со мной — ночь. И опять два дня перерыв. Ещё два месяца подобной канители, я тихо схожу с ума и понимаю, как сильно просчиталась. Жалею, но отказаться даже от этого уже не могу. Представлю только, что он будет папашей выходного дня, будет забирать Ромку, проводить с ним время и сдавать мне через порог, так тошно становится, хоть волком вой.
В мой день рождения появился ближе к вечеру. Мама слегла с простудой, мы с сыном коротаем время за поеданием фруктов наперегонки. Наконец-то перестало мутить…
— Одевай Рому, прогуляемся перед сном, — говорит вместо приветствия, вместо поздравления.
— Сейчас, — выдавливаю из себя улыбку, чтобы не разреветься. Через десять минут ребёнок в полной амуниции, берёт его на руки и бросает:
— А теперь одевайся сама, мы ждём внизу.
— Да у меня дел по горло, Тимур…
— Как знаешь, — пожимает плечами и выходит с ним на руках, закрывая дверь.
