чтобы именно она стала женой твоего Фогеля, если она его любит. А раз готова пойти против своих принципов, значит любит.
– Ты не оставишь меня здесь! Я даже не знаю, где я!
– Ты сама сказала, я ничего не знаю о приличиях, – вытаскиваю пару крупных купюр и кидаю ей в лицо. – Отличный был минет. Мое почтение…
Укатываю в ночь. Наверное, надо выпить, а потом приняться за амурные дела племяшки.
Его слова набатом стучали в мозгу. «Не звони, не звони, не звони». Мне хотелось кричать, плакать, рвать на себе волосы, но я просто смотрела и смотрела в темный экран, где мое отражение словно тыкало в меня пальцем с одним- единственным «Ты виновата сама». Я его оттолкнула, убежала, опозорила. И он меня не простит, никогда больше не простит, женится на Ингрид и нарожает ингринят. Отчаяние накрыло меня такой мощной волной, что я не могла пошевелиться. Сначала все смотрела в свое отражение, а потом забылась тяжелым сном. А наутро услышала шум. Сначала даже мысль появилась, что мне все приснилось, что сейчас я позвоню Нику, приеду к нему и помчусь на встречу счастью. Откинула одеяло, еле разлепила опухшие веки и увидела… Платона?
Он даже дернулся, когда заметил мой взгляд.
– Да уж, некоторым телкам лучше не реветь во все.
– Что ты здесь делаешь?
– Сегодня я твоя фея, Золушка.
– Очень смешно. Выйди и дай мне побыть одной.
– Да я и так еле выдержал ночь. Пришлось тусануть в клубе и как следует надраться, чтобы не вытащить тебя из постели посреди ночи.
– Мне кажется, ты шутишь, но я не понимаю, где смеяться. Платон, мне очень плохо.
– Ты когда-нибудь выпивала пять литров водки на спор?
Я даже глаза шире раскрыла.
– Мне бы такое и в голову не пришло.
– Тогда ты не знаешь, что такое «плохо». Все, фея злая, а в твоем гардеробе одно дерьмо. Нужно ехать в магазин.
Он уже к двери направился, а я не выдержала и закричала:
– Платон, я никуда не поеду, я вообще из этой комнаты не выйду.
И тут его словно подменили, он перестал улыбаться и шутить, его лицо словно стало маской. Красивой и злой.
– Нет, милая племянница. Детство закончилось в тот момент, когда ты впустила в себя член.
Боже.
– А теперь пора отвечать за свои поступки и смотреть людям в глаза. Даже если тебя застали с голой задницей.
Я прикрыла глаза и снова заревела, а он Платон развел мои руки в стороны и задал вопрос:
– Ты одно скажи. Фогеля любишь?
– Очень люблю, просто…
– Он бывший матери.
– Да, господи, ты не представляешь, как я мучилась. Я с ним хотела быть, но и ее не хотела обижать. И сама мысль, что между ними происходило то же самое, что он любит ее… А она такая…
– Самоуверенная засранка?
– Да. – вырвалось у меня, но я тут же прикрыла рот. Это же мама. Нельзя так говорить.
– Да че ты паришься? Она всегда такой была. Это, кстати, не делает ее плохой, просто неидеальной.
– Я знаю. Но теперь Ник не простит меня.
– Че это?
– Он сам сказал, чтобы я ему не звонила.
– Пф, – фыркает он. – Звонить и не будем. Лучше сразу приедем. Пока он не смотался в свою Германию.
– Он из Швейцарии.
– Да хоть из Воронежа. Собирайся, Настя. Пора взрослеть и смотреть последствиям в глаза.
Он кинул мне на кровать джинсы и белый приталенный пиджак.
– Пока надень это, там, может, в магазин съездим. – Он уже был на выходе, но подумал и добавил: – Под пиджак ничего не надевай.
– В смысле «ничего»?
– В прямом. Без лифака чтобы. Так сказать, товар лицом.
– Но Ник не покупатель.
– Нет-нет, милая, сейчас он самый что ни на есть покупатель, и твоя задача отработать его возращение своим юным телом.
– Это гадко, Платон.
– Это жизнь, Настя. Хочешь быть с ним или смотреть на измены своего Жени?
– А ты откуда…
– Так я сам с ним недавно зажигал.
– Ты сволочь, Платон.
– Не без этого. Одевайся.
Я сделала, как он велел, только потому что знала: он прав, я сама накосячила, а значит, мне и отвечать. И особенно перед теми, кого эта некрасивая ситуация касается.
Я вышла в гостиную, где завтракали почти все. Это было ужасно. Мне кажется, они все знали, что под пиджаком ничего нет. Но я все равно не опустила взгляд.
– Пап, можно с тобой поговорить? Наедине.
Мама, кстати, молчала, продолжая пить сок, а бабуля мне даже подмигнула. Только дед вставил:
– А Женя, значит, в пролете?
– Он и не поднимался в воздух. – ответила, а Платон прыснул со смеху.
– А что мне делать с автосервисом, который я ему подарил?
– Да пусть работает пока, он толковый, – ответил Платон, а отец кивнул на кабинет.
– Пойдем.
Я прошла мимо матери, которая вдруг тронула мою руку, в некоем извиняющем жесте, а я только моргнула, прощая ее. Она мама, и кроме этой ситуации у нас не было причин для конфликта.
Папа закрыл за нами двери и пригласил меня сесть в кресло возле чайного столика. Ладно хоть не как директор, вызвавший на ковер, принимает.
– Ну рассказывай.
– Ник, ну то есть Фогель не насиловал меня.
Отец ерзал на стуле, а лицо стало напряженнее.
– Твоя мать тоже меня пытается в этом убедить, но вчера я наблюдал твой испуг.
– Меня застали за сексом в доме родителей. Мне кажется, тут сложно остаться хладнокровной.
– Тоже верно. Значит, не насиловал?
– Нет, мы вместе. Ну были до вчерашнего вечера.
– Почему были?
– Ну я вроде как опозорила его. Он больше, – проглотила комок слез, – не хочет меня видеть.
Папа сжал переносицу пальцами.
– А я ведь уже договор с ним разорвал.
– Быстро, – сникла я еще больше. – Он еще в Москве?
– Точно знаю, что да, но сколько пробудет, не могу сказать. Но могу узнать, если тебе сильно надо.
– Надо! Очень надо! Узнай, пожалуйста.
Отец уже поднес телефон к уху, но тут внимательно посмотрел на меня.
– Ему сорок.
– Знаю.
– Он никогда не будет жить в России, а значит, и ты не сможешь здесь жить.
– Знаю.
– А еще он был влюблен в твою мать.
– Если ты пытаешься меня отговорить, то бесполезно. Я люблю его, пап.
Он вздохнул и снова набрал номер. Узнал, что самолет Фогеля и Ингрид в три часа. А значит, у меня еще есть время. Я бросилась папе на шею и поспешила на
