Рабочие будни по шестнадцать часов в день, изматывая себя настолько, чтобы прийти домой и без сил упасть на кровать? Забыться коротким сном, потому что по-другому не удавалось заснуть, но даже там видеть одну тебя. Вновь смотреть, как ты поднимаешься по трапу на тот чертов самолет. Смотреть и не иметь возможности что-то изменить, только ругать себя и убеждать, что так для тебя лучше. Что это сделает тебя счастливой. И ненавидеть себя за этот выбор. Каждый день бронировать перелет и отменять, напоминая себе, что тебе не это нужно. И вновь изматывать себя работой, чтобы забыть и не думать. Напиваться и искать тебя в других. Искать и не находить, потому что ни хрена нет другой такой, будь они хоть сто раз похожи на тебя внешне. Что из всего этого можно назвать жизнью, по-твоему? А я тебе скажу. Ничего! Потому что ни хрена это не жизнь! И не ври, что у тебя было иначе! — ударил ладонями по перилам с обеих от меня сторон, придвигаясь ближе, чтобы продолжить уже куда тише и проникновенней: — Будь это так, не дрожала бы ты сейчас в моих руках, не отдавалась мне той ночью, как прежде, и не позвонила бы этим днем. И здесь нас с тобой сейчас тоже не было бы. А знаешь, похрен! Нравится играть в недотрогу, я не против. Ты все равно моя, Валентина, только моя. И я больше ни за что не позволю тебе уйти.
Не слова — клеймо на моем измученном разуме. Болезненное и беспощадное. Жестокое напоминание о том, что я так долго выжигала из себя. Потому что он прав. Прав по всем пунктам. Именно так я и жила. И до этого мгновения мне казалось, что я была по-настоящему счастлива. До момента, пока его боль не вплелась в мою, вытянув на поверхность все, что я давно запрятала вглубь души. И я бы обязательно ответила ему, но Тенгиз опередил.
— Моя, — повторил, зарылся обеими ладонями в мои волосы, не позволяя отвернуться или хоть как-то еще отстраниться. — Только моя, — добавил, а затем впился в мои губы грубым поцелуем.
А я…
Да, я чертова лицемерка. Потому что несмотря на все, что наговорила ему чуть раньше, в действительности ждала и жаждала новой близости. Да и как иначе, если твое сердце бьется в унисон с другим, а собственные пальцы давно зудели в стремлении прикоснуться к нему, еще с кафе? Провести по широким плечам выше, вдоль шеи, зарыться в темные волосы на затылке, притянув ближе к себе, и ответить на этот чертов поцелуй, что дурманил сознание похлеще десятка шотов с коньяком.
Хотя это сложно назвать поцелуем. Больше походило на борьбу. Кто кого. Языки сталкивались в немом сражении, пока мужское тело сильнее вжимало меня в борт катера. Тенгиз целовал так, будто в последний раз. Хотя границ не переходил. Наверное, потому что знал, я не прощу ему этого, несмотря на то, что желала продолжения не меньше. И осознание того, что даже в такой момент он контролирует себя ради меня, разливалось теплом в груди.
— И не говори мне больше, что тебе это не нужно. Все равно не поверю, — прошептал, кажется, вечность спустя.
— Да иди ты, — отозвалась вяло.
Слишком внезапно Тенгиз оборвал наш поцелуй. В моей голове он все еще продолжался. Да и мягкая улыбка на его губах вкупе с крепкими объятиями не слишком способствовали возвращению в реальность.
— Пойду. Обязательно. Но несколько позже. Когда времени будет больше. Сейчас нам нужно вернуться на берег. Не смог отменить две встречи, получилось только передвинуть на два часа вперед, — выдохнул с шумом, отстраняясь.
Что сказать… Умеет он с разбега да в ледяную воду окунуть с головой.
— Ты сам меня сюда притащил, — напомнила я ему.
— Ты меня вынудила своим упрямством.
То есть это еще и я виновата. Мило.
— Не пыхти, — улыбнулся этот невыносимый мужчина, одарив новым поцелуем, на этот раз коротким, почти невесомым. — А то точно утащу вниз и не выпущу до самого утра, — добавил многообещающе.
Вынужденно проглотила все свои возмущения. С него станется исполнить обещание. Хотя пыхтеть зло не перестала, просто теперь уже про себя.
— И ты меня все-таки обняла, — расплылся в совсем уж радостной улыбке.
Не сразу я поняла, что он имел в виду. Только когда перевела внимание на свои руки, что до сих пор обнимали его плечи. Вот же… гадство! Пусть это совсем не те объятия, что он запрашивал, но ведь опять добился своего. Засранец!
— Просто признай, что ты скучала по мне эту неделю.
— Эту неделю я тебя ненавидела, — призналась честно.
Тенгиз заметно поморщился.
— Я удалю, — пообещал, зарываясь лицом в мои волосы. — Сегодня же.
Хороший мальчик!
За одним исключением.
— Нет, не удалишь. Я не хочу. Мне понравилось. Хотя твою ленту стоит и правда несколько разнообразить.
Тенгиз отстранился, посмотрев на меня с сомнением.
— Ладно, говори, что придумала, — правильно истолковал мой намек.
Ага, прям так сразу и призналась, как же.
— Узнаешь. Позже. Как только расторгнешь текущую помолвку.
Я ненормальная!
Сама недавно решила, что не буду влезать и разбивать чужие отношения, и сама же сейчас выставила условие, при котором эти отношения перестанут существовать.
Вот правду говорят: хуже обиженной женщины только влюбленная. Потому что дуры мы, девки, в этом состоянии. Делаем и говорим не то, что надо, а то, на что сердце толкает. И хорошо, если чувства взаимны. А если нет? А если… да полно этих если. Например, у нас с Тенгизом. Который опять же не спешил соглашаться. Саму себя прокляла за длинный язык.
— Забудь, — открестилась и опять отвернулась от него, так и не дождавшись ответа.
— Это не так просто решить, ты ведь понимаешь? — донеслось через паузу.
Понимаю ли я?
И да, и нет.
— Тогда к чему ты вообще все это начинаешь, Тенгиз? — вновь посмотрела на него. — Все эти твои признания, обещания, к чему, если не готов исполнять самого главного?
