во мне как будто лопнул большой мыльный пузырь, когда-то наполненный радостью и надеждами. Мне не хочется здесь находиться, есть тоже. Просто встать с кровати и выйти к родителям для меня оказалось самым настоящим подвигом. Все вокруг кажется мне серым и пустым, даже воздух, которым я дышу, отчаянно жмет на грудную клетку.
Я ничего не хочу и просто страшно вымотана изнутри. Меня словно прокрутили через мясорубку, как эти куриные котлеты на тарелке; я на грани отчаяния, но оно какое-то глухое, будто не может пробиться через толстый слой апатии, насевший на меня сверху густым слоем.
Все семейство уже собралось за столом. Папа бросает на меня недобрый взгляд и разрезает куриные котлеты в своей тарелке.
— Садись, Кимберли, — он забрасывает в рот кусочек мяса, привычным жестом откинув галстук на плечо. Я опускаюсь на стул, вяло приподнимая приборы. — Мама сказала, ваш поход к гинекологу вчера прошел вполне сносно. Ты приняла таблетку, молодец. Но в ближайшее время можешь забыть о прогулках и встречах с друзьями.
— Что? — я так и застываю с приборами в руках, едва подняв их. — Вы же не собираетесь запереть меня в четырех стенах?
— Именно.
Я чуть не задыхаюсь от такой несправедливости.
— Но папа, мне уже восемнадцать! Вы серьезно хотите держать меня здесь силой, как пленницу?
— Никто тебя не держит силой, не преувеличивай, — жестко отрезает отец. Его взгляд давит на меня. Я не выдерживаю и опускаю глаза. Отец возвращается к своей еде. — Ты всего лишь отсидишься несколько дней, пока все не утихнет. А дальше посмотрим.
Если у меня и появляется желание возразить, встать на свою защиту и яро отстоять свои границы, то оно быстро гаснет и я понимаю, что я полностью опустошена. У меня совсем не осталось сил, даже на злость. Может, действительно, мне стоит вести себя тихо и таким образом усыпить бдительность родителей… Хотя, я уже ни во что не верю.
— Можно, ко мне хотя бы Элайна придет? — я тихо спрашиваю отца, исподтишка бросив взгляд на маму. Она сегодня необычно молчалива.
— Чтобы ты воспользовалась шансом и связаласьсним? — я буквально слышу, как зубы отца скрипнули. — Нет уж, Кимберли, это исключено.
Отец срывает с шеи салфетку, бросив ее на стол, и подносит стакан с соком, отпив. Я не свожу с него взгляда.
— Что мне тогда прикажешь делать? — В моих глазах все же загоряется искорка гнева. — Хочешь, чтобы я здесь совсем одичала?
— Ну почему же. У тебя есть книги и телевизор. Кажется, ты как-то жаловалась из-за больших нагрузок в школе. Вот, отдохнешь, как следует, наберешься сил. А мама за тобой приглянет, — сложив приборы на тарелке, папа встает из-за стола, высунув стул. — Прости, Кимберли, но придется немного потерпеть. Это для твоего же блага.
— Для моего блага? Да что ты вообще знаешь об этом, папа! — кричу я ему в спину, только он меня уже не слышит.
Я в бессилии выдыхаю, когда за отцом закрывается входная дверь.
— Мам! — мой голос тут же звонким отчаянием отбивается от стен. — Ну скажи хотя бы ты!
Я в какой-то болезненной надежде впиваюсь в нее взглядом, ища малейший намек на брешь в ее тщательно построенной обороне. Чтобы скрыть, что меня трясет, как от озноба, я откидываю вилку и прячу руки под столом. Собирая остатки еды в одну общую тарелку, мама даже не смотрит на меня. Она молча встает из-за стола и начинает собирать грязную посуду. Мне начинает казаться, что мама намеренно избегает смотреть на меня и с каждой секундой ожидания моя надежда гаснет и превращается в пепел, оседая где-то глубоко в сердце, когда она все же отвечает. Ее голос тихий и холодный:
— Папа прав, Кимберли.
Внутри меня что-то обрывается. Хотя, с другой стороны, примерно такого ответа я и ожидала. Мама поднимает небольшую горку посуды и идет в направлении кухни. Я иду за ней, чувствуя, как переполняется кипящий отчаянием котел в груди, изливаясь через края.
— Почему, почему вы слушаете кого угодно, но только не меня? Все дело в том, что Кейн не богатый, да? В этом причина?
Я торможу прямо перед ее плечами, когда мама останавливается. Застыв на несколько секунд, словно упала в оцепенение, мама открывает дверцу и немного наклоняется, быстро высыпая остатки в мусор.
— Дело не только в деньгах, Ким, — опустив посуду в раковину, мама разворачивается ко мне. Ее серый спокойный голос кажется холодным, но я вижу где-то на самом дне ее глаз смесь грусти, неуверенности и сомнений. Некоторое время я с замиранием сердца рассматриваю ее, надеясь прочесть в маминых глазах хоть что-то, что подскажет мне, что это не шутка, и я действительно увидела в ее глазах сопереживание, но в результате она отворачивает взгляд в сторону.
— А в чем тогда?
Мама одаривает меня долгим непроницаемым взглядом, от чего я начинаю думать, что мне все показалось, после чего идет обратно к столу, чтобы забрать оставшуюся чистую посуду. Я остаюсь на месте.
— Тебе Стэн звонил, — при упоминании этого имени у меня внутри все сжимается. Мама холоднодушно продолжает: — Спрашивал, как ты. Хотел заехать к тебе сегодня, но я сказала, что ты плохо себя чувствуешь. Я думаю, вам со Стэном следует поговорить, но позже. Вам обоим нужно остыть.
Остыть… Я уже и так остыла, мама. Закоченела, заморозилась, законсервировалась в этом временном промежутке ужаса.
Я холодно улыбаюсь, когда мама подходит, опуская рядом со мной оставшуюся посуду у раковины. Словно со стороны я наблюдаю как мама идет к входной двери, запирая ее на ключ. Серебристый металл злорадно сверкнул в комнатном свете. Мои ключи забрали вчера утром, когда мы ехали к гинекологу. Я замечаю, как начинает дрожать моя губа. Я смотрю на это и не верю, что все происходит взаправду. По щеке бежит немая слеза. Прикусив губу, которая так и не перестала дрожать, я поворачиваюсь и иду вверх.
— Если хочешь, можешь взять еду в свою комнату, — предлагает мама, но я уже далеко.
Обычно у меня нет привычки бродить ночью по дому. Это занятие кажется мне предназначено для тех окутанных вечной бессонницей безумцев, моя же собственная голова всегда была настолько забита усталостью после учебы, что засыпала я без особых сложностей. Поэтому обычно я не разгуливаю тихой походкой по темным коридорам, отбрасывая жуткие длинные тени на стены.
Обычно.
Но не сегодня.
Эта ночь какая-то притихшая и необычная. Через
