с тобой просто идиоты, которым тут надоело. Это была она? Ты с ней танцевал? — она почти шипела.
Вика была не дурой, она все поняла. Такие женщины, как Вика, если в чем и разбираются, так в делах сердечных. Теперь она сверлила его униженным взглядом и часто дышала. Роман все еще молчал.
— Конечно, это была она. Зачем она опять появилась в нашей жизни, все было так хорошо… Я тебе никогда не прощу того, что ты сейчас сделаешь. Ты знал, как сильно я ждала этого дня, как я хотела быть здесь. Ты лишаешь меня всего, как обычно, думаешь лишь о себе. Бессердечный эгоист, я тебя ненавижу!
Всю пламенную речь она говорила вполголоса и постоянно оглядывалась, чтобы не подобрался любопытный фотограф. Поэтому впечатление от этих слов было скудноватым. Роман не обращал внимания на приступ злости жены, он побыстрее направился к лестнице. Все мысли о Вике мигом исчезли, внизу его ждала Марина. Всего через пару минут они будут вместе, закончиться этот цирк с дешевыми декорациями и плохими актерами, он снова будет с ней, о большем и мечтать нельзя.
Марина стояла почти у выхода. Роману она показалась необычайно красивой, одиноко стоящая у белоснежной стены в своем черном платье.
— Неужели у тебя нет ничего набросить? Никакого пальто или плаща? — спросил Роман.
Марина отрицательно покачала головой. Роман, не долго думая, снял пиджак и набросил ей на плечи.
— Спасибо, — сказала Марина, взявшись за края пиджака, чтобы поправить его на плечах.
Спустившись по идеально освещенному крыльцу, они оказались на стоянке. Роман достал ключи и раздался небольшой писк. Он приоткрыл дверцу, она взлетела вверх, только Марина не спешила сесть внутрь.
— У тебя новая машина, — сказала она, рассматривая металлическо-серую «Ламборджини» весьма показательных форм.
— Да, еще лучше, еще дороже, — ирония прозвучала в голосе Романа.
Когда Марина все-таки села, Роман запрыгнул на водительское сидение и поспешил отъехать подальше от стоянки с машинами за миллионы долларов. Ему не верилось, что в этой дурацкой машине сидела она. Роман не мог думать о дороге, рядом сидела самая удивительная женщина на свете, он то и дело поворачивал к ней голову.
— Мне так не хватало тебя, — все же сказал это Роман. — Я постоянно думал о тебе. Марина, я так скучал.
— Я тоже скучала, — тихо-тихо сказала она.
Эти слова залечили все кровоточащие раны, которые, казалось, навсегда останутся в его сердце. Роман убрал одну руку с руля и накрыл ей ладонь Марины. Ее руки были особенно теплыми, особенно приятными.
— Я слишком поздно понял, что мне нужно от жизни. Это ты. Все остальное ничего не значит, абсолютно. Мне не нужен никто другой.
Марина повернула к нему голову, и неожиданно ее лицо приняло весьма лукавый вид. Роман не понимал, почему она смотрит так хитро, ведь он говорил о своих чувствах, говорил от всего сердца. Он хотел, чтобы Марина знала, как много она значит для него, а она усмехалась, словно ей такое говорят каждый день.
— Да? — подпрыгнула ее бровь. — Еще скажи, что за этот год в твоей постели не было ни одной женщины, тогда я буду полностью поражена и преклонюсь перед твоими глубочайшими чувствами ко мне.
Роман вздрогнул. Марина играла с ним, для нее это была просто забавная игра. Когда она говорила эти слова, ее глаза блестели, как раньше, она подшучивала над ним и не было здесь никакого подвоха. Романа же задело за живое. Ему было больно.
— Боюсь, мне и пальцев двух рук не хватит, чтобы сосчитать всех дам, очутившихся в одной кровати с тобой. Или я не права? Если так, то я принесу тебе извинения и буду вымаливать твое прощение на коленях.
Роман взглянул в ее глаза, в которых светился детский смех и пытался понять, как может быть смешаться смех, искренний и вроде не злой, с дикой жестокостью. Ее слова превращались в серную кислоту, которая медленно разъедала его сердце. Ему хотелось крикнуть, что все не так, как она думает. Только, по сути, Марина была права… Он не мог ей сказать, что это были шлюхи, что он бы и не посмотрел ни на одну, если бы знал, что Марина вернется. Он хотел все объяснить, объяснить, что покупал секс, что ни разу не почувствовал хоть что-то к этим женщинам. То, что он сделал, было глупо и мерзко, все же он выдавил:
— Марина наверняка и ты так долго не была одинока.
— Не мерь всех по себе, жемчужный король, — рассмеялась она. — Мне было не до этого, я занималась другими делами. На отношения любого формата не оставалось ни времени, ни желания.
Если бы она ответила, что были, Роман бы вынес это, а теперь… Теперь он ненавидел себя больше, чем это было возможно. Никто не целовал ее за этот год, никто не видел ее тело, никто не обнимал ее по утрам. А что сделал он? Спал со шлюхами каждые две недели, этим пытался заменить ее? Любые его признания в любви с этого момента теряли силу, с его чувств Марина могла заслуженно смеяться.
Роман открыл дверь в номер и пропустил Марину вперед. Когда люстра из металлических трубочек зажглась, ему предстала такая картина: большой квадрат пространства с кроватью, тумбочки-полукруги, огромное окно во всю стену, возле которого уже стояла Марина, да пару кресел. Общее впечатление — чего-то не хватает. Темным обоям с разводами не хватало декора, мебель, вроде и дорогая, разбрелась по невыгодным местам, и в итоге даже те мелочи, задача которых заключалась в создании уюта, выглядели паршивенько. Меховой коврик вылез с совершенно другой страницы модного журнала, торшеры со слишком толстыми ногами, зеркало — огромный ромб, такой вообще вряд ли где-нибудь вписался бы. Гостиница была не лучшего качества, поэтому нечему было удивляться. Роман хотел предложить Марине поехать в другое место, только передумал. Зачем им шелковые простыни и золотые лампы? Вроде роскоши им двоим хватило с головой.
Марина оставила пиджак Романа на кресле, сама же стояла у окна и внимательно рассматривала дороги, на которых то и дело мелькали огоньки машин. Спустя пару секунд Роман уже стоял сзади и обнимал ее за талию. Как все правильно было в тот момент.
— Красивый вид, — сообщила Марина.
Роман согласился с ее наблюдением, хотя и не смотрел туда, его взгляд был прикован к мутному отражению в окне. Лицо Марины было так задумчиво, так соблазнительно… Он чувствовал, как она дышала, сам
