— Это непременно нужно напечатать! — сказала Нина, прочитав рукопись.
— Это никому не нужно. Время таких увесистых научных кирпичей, — горько вздохнула Элла, — ушло безвозвратно. Я опоздала.
— Ничего подобного, — решительно возразила Нина. — Вы не пробовали обращаться в издательства?
Элла покачала головой:
— В издательствах стоит очередь на много лет вперед. В УДН я обратиться не могу: не по профилю. В другие — тем более безнадежно. Я там чужая.
— Хорошо, давайте свернем с пути Остапа Бендера: не будем требовать все и сразу. Попробуем взять частями. — Нина перелистала толстую рукопись, которую пришла вернуть после прочтения. — Вот глава о Стендале и Мериме. Это же готовая статья! Отнесите ее в «НЛО». Вдруг они заинтересуются?
Элла попробовала, хотя ни секунды не верила в успех. Статью взяли. Более того, в журнале «Новое литературное обозрение» ей сказали:
— А знаете, вы наша.
Впервые в жизни Элла, всегда и всюду, кроме своей квартиры и стен родного университета, ощущавшая себя чужой, услышала эти слова. Журнал опубликовал несколько частей ее монографии. Ее пригласили в Институт мировой литературы читать лекции и защищать докторскую.
Нина была единственным человеком, которому Юля рассказала о том, что с ней случилось в школе.
— Что ж, надеюсь, сейчас с ними делают то, что они сделали с тобой, — отозвалась Нина со сдержанной яростью. — Но, если сможешь, постарайся избавиться от ненависти. Хотя бы по отношению к мужчинам вообще.
Юля покачала головой.
— Ты не понимаешь, — вздохнула Нина. — Еще слишком мало времени прошло. Со временем ты поймешь, что ненависть — это тюрьма, из которой ты можешь освободить себя сама. Ненависть не надо лелеять. В один прекрасный день тебе встретится замечательный парень…
Юля яростно замотала головой, как лошадь, одолеваемая слепнями.
— Даже слов таких не говори! Слушать не хочу!
Это был единственный раз, когда подруги почти поссорились. Правда, только почти. Нина не стала настаивать. Каждая осталась при своем мнении.
* * *
Вот такая девушка открыла дверь Дане Ямпольскому два года спустя, в день первого дефиле в новом ателье Нины Нестеровой. Ничего этого он не знал. После шоу она исчезла. Но он твердо решил найти и завоевать ее.
На следующий вечер, как и обещала Нина, был новый показ, и опять Юламей выходила на подиум в сконструированных Ниной сногсшибательных нарядах, и опять Даня жадно следил за ней из темноты, машинально нажимая на клавиши компьютера. И опять после показа она исчезла.
— Не расстраивайся, Даня, — сказала ему Нина. — Через три дня у нас дома будет прием. Она обязательно придет. И ты приходи.
— Я приду, — пообещал он.
— Хочешь, сошью тебе смокинг? — предложила Нина.
— За три дня не успеешь, — грустно улыбнулся он.
— Кто, я не успею? Ты худо знаешь Измаила; / cмотри ж, он здесь перед тобой! — отчеканила Нина, сделав вид, что оскорблена до глубины души. — Приходи завтра с утра. До работы.
Даня улыбнулся и в который раз порадовался за друга. Договорились, что он придет к восьми утра.
Через три дня великолепный белый смокинг, идеально подогнанный по фигуре, был готов. Когда Даня заикнулся об оплате, Нина сказала, что это подарок.
— На свадьбу сошью тебе «тайт», — пообещала она. — Это такой короткий фрак жемчужно-серого цвета. Тебе пойдет обалденно.
— Мне «тайт», а сама замуж выходила контрабандой, — попрекнул ее Даня.
— Ну что ты сравниваешь! Вы молодые, а я уже старая тетка.
— Хорошо, что Никита тебя не слышит!
— А ты ему не рассказывай, — лукаво улыбнулась Нина. — Ну, сегодня в восемь вечера, чтоб был как штык!
Они расцеловались на прощание.
Великолепный холл Никиты Скалона преобразился и стал еще краше. Теперь на стенах, оклеенных дорогими, но неброскими обоями, висели картины, в стратегических местах были расставлены кадки и горшки с экзотическими растениями. Сам Никита, например, уверял, что одно название вроде «иланг-иланг» может сбить с ног кого угодно. Но цветы и правда были красивые.
К нему подошел Даня.
— Тебя тоже взнуздали? Я думал, ты будешь в тельнике.
— На себя бы поглядел, — буркнул Никита.
Он был сказочно хорош в смокинге, но считал нужным жаловаться на судьбу.
— Брось, старик, ты просто принц. Вот я точно чувствую себя идиотом, — признался Даня. — Но бабушке понравилось. Я заехал к ней показаться.
— Женщин не поймешь, — вздохнул Никита. — Ладно, наше дело солдатское. Между прочим, тебе очень идет. Ты похож на молодого Джека Николсона из фильма «Сияние». Помнишь, в финале, когда отель принимает его к себе?
— Это когда он уже весь такой мертвенький? — уточнил Даня. — Ну спасибо, старик, умеешь ты утешить!
— Не мертвенький, а вечно живой. Есть разница? Хорошо, ты похож на Роберта Редфорда в фильме «Великий Гэтсби». Доволен?
— Да он там тоже в конце как бы мертвенький…
— Да ну тебя, Данька, на тебя не угодишь! Ты похож на графа Данилу из одноименной оперетты Кальмана «Веселая вдова».
— Легара, — поправил его Даня. — Из одноименной оперетты Легара «Веселая вдова».
— А пес их разберет, — беспечно отмахнулся Никита. — Ну Легара, какая разница? Это там поют:
Скоро ты будешь, ангел мой,
Моею маленькой женой… —
пропел он.
— Нет, — ответил Даня, — это из «Графа Люксембурга».
— А ты откуда знаешь? — покосился на него Никита.
— У меня бабушка классическую оперетту любит. Говорит, что оперетта помогает расслабиться.
Но про себя он пропел другое:
My object all-sublime
I shall achieve in time…
«Своей высокой цели со временем добьюсь…»
— А вот и она, — продолжал Никита. — Тигра полосатая.
— Кто?
— А ты погляди.
Даня обернулся к двери. Нина приветствовала Юлю. Юля была в уже знакомом Никите вечернем туалете из полосок черной кожи, непринужденно перемежавшихся со светлыми полосками ее собственной кожи. «Вступительное слово» у Дани было уже готово, и он поспешил к ней.
— Привет.
— Привет.
— Красиво здесь, правда? Я еще ни разу не был, с тех пор как Нина все тут переделала.
— А я была. Я ей помогала. А где Кузя?
— Сослан наверх, надо полагать. Чтоб не путался под ногами. — Тут Даня испугался, что она тоже возьмет и уйдет наверх составить компанию Кузе, и торопливо спросил: — Выпьешь что-нибудь?
— Только без спирта. Я на машине.
