– Да, – покаялась Милица Андреевна. – Вы же знаете, я в милиции работала, мне положено всех подозревать. И я не считала, а предположила. Мне не дает покоя эта кража. А Вера… Она уверена, что брошь взял Вадим. И теперь, кстати, он тоже исчез. Как вы. Осталась одна Арина.
– Как исчез? В каком смысле? – воскликнула Маша, забыв о своих вопросах.
– Сказал, что он ей не пара, что одной Вере будет лучше. Свадьба не состоится. И ушел.
– Невероятно. Бред. Он заболел? В смысле, не запил опять? На трезвую голову такого не скажешь. – Маша, обхватив руками щеки, сидела и таращилась на Милицу Андреевну. – Господи, а я и не знала, совсем со своими делами с ума сошла.
– А вы куда пропали, Маша? – настойчиво гнула свою линию Милица Андреевна. – Почему скрыли ото всех, что вышли замуж? И главное, зачем?
– Разве непонятно? – Маша отвернулась и стала с интересом рассматривать закрытый картонками паркет. – Вы же его видели, Серегу. Он меня на двенадцать лет моложе. Красивый. Богатый. Своя фирма. Дом вот достраивает. Его родители, как про меня узнали, чуть с ума не сошли. А я целый год сопротивлялась, не верила – что он во мне нашел. Он меня измором взял. Или замуж за меня выходи, говорит, или никак. Шагу ступить не давал. Буквально. Или в машину, или на руки. Он сильный! Сначала, когда мы еще… Ну, когда он просто моим любовником был, я его стеснялась девчонкам показывать, нас и так за маму с сыном принимали. Мы вообще никуда вместе тогда не ходили, я категорически отказывалась, плакала даже, если он настаивал. Он такой… Знаете, я уговорила его костюм купить, только когда мы в Центр поехали, в «Березовую рощу», про Вадима узнавать. А так он в жизни ни одного костюма не износил. На свадьбу даже отказался надевать! И волосы тогда в «хвостик» собрал, а то так и ходит. Я еще ему своим утюжком кудри его ненормальные разглаживала, говорила, что так он будет выглядеть респектабельно, как клиенты того Центра, а не как… цыганский барон. У него ведь дед цыган. Мы так хохотали, идиоты! Он вообще никак не вписывается… к нам. Дочь долго возражала. Он ее, можно сказать, подкупил: она на искусствоведа учится, конечно, об Италии мечтала. А вы представляете, что Арина сказала бы? Вот и жили так… потихоньку. Два с лишним года. Девчонкам врала, будто работы много. Только серьги тогда забыла снять, и пришлось сказать. – Маша улыбнулась, вспоминая, и стала еще красивее. – А пожениться мы решили, как Вера с Вадимом, тоже в марте. Уже хотели всех на свадьбу звать. Вот был бы сюрпризец! После Нового года у Арины проблемы начались. Потом Борис Георгиевич… И свадьбу отменили. Не до нас стало. Сергей уговорил меня к нему переехать, потому что надо тут в доме отделку заканчивать, за рабочими следить. А возле Веры, я знаю, и Лина Георгиевна, и Арина, и Вадим… я думала. Потом Арина – она такая, если у людей радость – она не то что злится, а как-то все равно ей. Но зато если беда – она всегда поможет, в лепешку расшибется. Вот я и… Ой, как ужасно получилось! Как же это так…
Милица Андреевна слушала и кивала. Рассказ был сбивчивым, но она все поняла. Маша, добрая душа, стеснялась своего благополучия, не хотела перед одинокими подругами хвастаться своим замечательным Серегой и привалившим вместе с ним отчаянным, неположенным, почти запоздавшим счастьем. Зато как искренне она радовалась Вериной удаче! А когда стало плохо, она и вовсе не могла, лучась счастьем, приходить в дом, где поселилось горе. Думала, что нужды в ней нет. А Арина – та наоборот. Когда Вера была счастлива, Арина ее пилила за неразборчивость. А в беде – пришла, подставила плечо. Люди разные.
– Маша, вы сказали, что у Арины проблемы, – произнесла Милица Андреевна.
– А вы не знали? Она еще осенью плохо себя чувствовала. Депрессия или нечто подобное. Плакала постоянно, еле на работу ходила. Мы с Верой делали, что могли, но она после Нового года попала в больницу. Нервный срыв. Арина просила, чтобы муж навестил ее. А он отказался. Ей было очень плохо. Я и не знала, что там все так… сложно. Звонила ему, просила. Он и мне отказал. Вежливо, но отказал. Я и подумать не могла, что он может так поступить, по Аришиным рассказам я его совсем другим представляла. Теперь вы понимаете, почему я все скрывала? У них все рушится, а у меня и свадьба, и дом, да мы еще и на Гоа на неделю слетали. Вот беда-то какая…
…В горе и в радости… Все равно ей… И свадьба, и дом… Беда-то какая… – крутились обрывочные мысли в голове Милицы Андреевны, когда она, задремывая от усталости, возвращалась домой в пустом дребезжавшем автобусе. Сложиться в цепочку им еще предстояло.
– Алексей Анатольевич, к вам посетительница просится, – заглянула в дверь секретарь Олечка.
– Кто?
– Доброницкая Милиция Андреевна.
– Милиция? Надо же… – удивился заведующий адвокатской конторой, поднимая голову от бумаг. – Молодая?
– Старая, – укоризненно посмотрела на него секретарша.
– Занятно. Но я никакой Милиции не знаю, я ей не назначал и никто насчет нее не звонил. И вообще, неужели кроме меня в консультации никого нет? Кто сегодня дежурит?
– Семенова и Радзевич, но их обоих по пятьдесят первой дернули с утра еще, – доложила секретарша. – Паша есть, но он по телефону говорит, у Ольги Васильевны клиент. А она к вам хочет. Лично.
– Как не вовремя! А может, она завтра придет? Прямо с утра? – с надеждой предложил Алексей Анатольевич. – Мне через полчаса в суд ехать, дело копировать. А я хотел чаю попить…
– Я в полчала уложусь, Алексей Анатольевич. – На пороге появилась невысокая, немолодая и, в общем-то, ничем не примечательная женщина. – И чай пейте, пожалуйста, я вам не помешаю. Дело в том, что я не по работе. Я, можно сказать, по личному вопросу. Насчет Арины Викторовны.
– Спасибо, Оля, иди, – обратился шеф к вопросительно поднявшей бровки секретарше. – Чайник поставь, если можно. Проходите, садитесь.
Милица Андреевна поспешно прошла в кабинет и уселась на стул напротив стола заведующего. Она робела, но старалась не показать вида. Конечно, на сей раз ей ничто не угрожало, но она явилась к совершенно незнакомому человеку, надеясь узнать подробности его личной жизни, которые он вовсе не собирается выставлять напоказ. Это Милица Андреевна поняла из того, как он выставил секретаршу, едва услышав имя и отчество своей бывшей жены. Она понимала, что разговор будет непростым, если состоится вообще, и незнакомый Алексей Анатольевич с порога не укажет любопытной старухе адрес, по которому ей имеет смысл отправиться. И тем не менее, судя по тому, что о нем рассказывали, он, без сомнения, терпеливый и великодушный. Не прогонит с порога человека, тем более пожилую женщину. Хотя бы выслушает. Уверенности ей придавало то, что в книге по ономастике она, готовясь к встрече, прочитала: «Уравновешенность Алексея делает его прекрасным слушателем и советником. Только не стоит давить на него». Давить она и не собиралась. Милица Андреевна намеревалась вызвать сочувствие и понимание. Поэтому надела старую кофту, старушечью блузку и вязаную юбку, которые использовала лишь для зимних прогулок в ближайшем парке. Волосы затянула в чахлую шишку, кое-как скрепленную шпильками. Сумка – старая, для продуктов. В их дворе все старухи ходят с такими, и ей невестка зачем-то купила – Милица Андреевна эту сумку ненавидела. А вот поди ж ты, пригодилась. Дома из зеркала на нее глянула вполне жалостливая старушка, гораздо старше Милицы Андреевны, слегка испуганная, но преисполненная решимости помочь ближнему. То, что надо, по ее расчетам.
