– Вот, привела. Давай оживать будем, а? – попросила Валентина того, кого собиралась спасать в сотрудничестве с Михаилом.
Человек еще ниже опустил голову, закрыл лицо руками. Капюшон сполз.
Михаил увидел знакомую макушку. Хорошо знакомую, можно сказать родную.
– Верочка! Верочка! – крикнул он, как только очень счастливый человек мог кричать от радости встречи. – Ты нашлась!
Вера отняла руки от лица и удивленно взглянула на Михаила.
– Она никому ничего не сказала? – недоверчиво спросила девочка.
Миша не знал, о чем вопрос. Он видел огромные перемены в ребенке, выросшем на его глазах. Обычно яркая, румяная, спокойно-радостная, выглядела Вера сейчас похудевшей, осунувшейся, серой. Вокруг глаз – черные круги. Бескровные губы.
– Никто никому ничего не сказал. Все только страшно взволнованы и очень испуганы за тебя.
– Она – где? Я не хочу ее видеть, – тревожно озираясь, вымолвила Вера.
Михаил понял, что «она» – это мать, Полина.
– Ее тут нет, не волнуйся. Она дома. И никто не знает, что я тут с тобой. Да и я сам не знал, что тебя увижу. Вот до этой самой минуты не знал ничего.
– Спасибо, – сказала вдруг Вера, взглянув на Валентину. И чуть улыбнулась.
– Ну вот. Я же тебе говорила: все будет ок, – успокаивающе произнесла проводница и погладила Веркину макушку. – Я позавчера вечером отсюда в Питер отправлялась. Она к вагону подошла – ну, живой труп да и только. Тебе в этот вагон? – спрашиваю. А она рыдает, вся трясется. У тебя что, билета нет? – я ей. Она головой мотает, нет, мол. И денег нет? Деньги, отвечает, есть. Все у нее было: и деньги, и паспорт. Ну, я и говорю: садись, здесь билет оформим, так можно по правилам. Тем более у меня вагон полупустой шел. Я ее определила в пустое купе. Она ко мне приходит, вся зареванная, спрашивает, чем мне помочь. Я таких пассажирок не видела. Стала ее спрашивать, к кому едет, зачем. А она ревет, не переставая. Отец-мать живы? Живы. Что случилось? Ушла от матери насовсем. А отец где? Отца мать прогнала. Она, представляете, свой телефон у матери в квартире оставила, а там номер отца. Новый. На память его не знает. В Питере никого у нее нет. И вообще, говорит, я жить больше не буду. Не хочу, говорит, больше жить совсем. Очень достоверно у нее получалось. В общем, что? Я ж ее не могу одну в городе бросить в таком состоянии. Приехали в Питер. Идем, говорю, ко мне, передохнешь, там разберемся, что потом делать. Она тогда попросила с моего телефона sms отослать. Только ваш номер почему-то и помнила. А эсэмэску послала – мама не горюй! Без подписи, бестолковую, ничего не понять. Я потом уже прочитала и поняла: ее одну оставлять нельзя ни в коем случае. Хорошо еще, что номер ваш не перепутала.
– Он у меня легкий. Забыть не получится, – кивнул Михаил.
– Да я уж видела. Легче, чем дважды два. День у меня просидела, проревела, все мне рассказала. Ну, говорю, поехали назад. К папке. Она, кстати, учтите: за все время у меня и в поезде ни куска не съела. Пытались ее с мамой моей накормить, она говорит, что вырвет ее. Ну, что, Вер, остаешься? Или мне тебя опять в Питер забирать? – участливо повернулась хороший человек Валентина к уреванной вконец девочке.
– Спасибо, Валь. Я с дядей Мишей останусь. А потом с папой. Ты не думай, я ничего плохого делать не буду.
– Ты звони, если что. В гости приезжай. Адрес знаешь.
– И вы к нам приезжайте, Валентина. Телефон мой у вас есть. Примем с радостью. У нас теперь такой жилец – на одного него стоит приехать посмотреть. Ты ж ничего не знаешь, Верочка! У нас теперь есть щеночек. Михаэла Северная Звезда. Размером со слона. Тебе Люба обзвонилась, чтоб ты пришла посмотреть.
Верины глаза из тусклых превратились в прежние сияющие.
– Какое счастье! – сказала она. – Любина мечта сбылась.
– Все! Побежала я! На связи! – помахала им Валя. И действительно побежала.
– Ну что? Пошли для начала накормлю тебя, находка наша дорогая. Есть будешь? – обнял беглянку Михаил.
– Буду, – заулыбалась прежняя Верочка. – И папе надо позвонить.
– Это первым делом.
Михаил уже набирал номер Алексея.
– Подъезжаю, – мрачно сказал аппарат.
– Нашлась драгоценная пропажа, Леш. Мы с ней рядом. Ты давай к траттории нашей подъезжай, на углу которая. Ее кормить надо.
– Дай ей трубку, – велел Алексей.
– Папочка, – заплакала снова Вера.
– Нашлась, – поверил только сейчас отец и вздохнул. – Ждите. Буду.
В траттории не было ни души. Заведение только открылось. Миша прошел на открытую веранду, оформленную в духе итальянского юга, каким его изображал Карл Брюллов. Колонны, буйно увитые ярко-зеленым плющом вперемешку с виноградными листьями и кое-где даже гроздьями, несмотря на всю их искусственную красу и некоторую нелепость, создавали ощущение полного жизни Средиземноморья. Солнце светило вполне под стать итальянскому антуражу московской траттории.
«Хорошо, что в Италию на выходные полетим», – с легкой душой подумал Миша.
Они заказали свежевыжатые соки и решили дожидаться Алексея. Тот застрял в пробке на ближних подступах к месту назначенной встречи.
– Что случилось, Верочка? Расскажи мне. Мы вместе подумаем, как быть. Ты мне веришь?
– Да, – убежденно произнесла девочка. – Я вам верю, дядя Миша. Только я очень виновата. И мне очень стыдно рассказывать. Очень стыдно. Я не знаю, как все исправить теперь.
– Что уж ты такого могла совершить? Никогда не поверю.
– Я вам сейчас скажу. Только не перебивайте. И обещайте, что никому и никогда не расскажете. Никогда. Даже когда я буду старой старухой, когда мне будет сорок лет, вы все равно никому не расскажете.
– Думаешь, доживу? – Миша старался не улыбаться. Его родителям было по шестьдесят два, и выглядели они очень молодыми и активными. Впрочем, для Веры и тридцать лет сейчас – возраст безусловно старческий. – Я обещаю, Верочка. Я в твою подругу Любу пошел. Сколько ее ни расспрашивал, она молчала, как Великая Китайская стена. Говорит, друга не выдам. Я даже обрадовался и загордился: такую родственницу иметь не каждому дано.
– И такую подругу тоже, – подтвердила Верочка. – Только Люба не все знает… Ладно. Пока папы нет. Я не знаю, как ему сказать. Мне стыдно. Но я должна теперь рассказать. Потому что иначе может быть большое зло. И это зло случится из-за меня.
Я влюбилась в одного человека. Давно уже. В детстве. И все время думала, что вырасту, расскажу ему, он меня тоже полюбит, и мы поженимся. Я хотела дождаться до восемнадцати, понимаете? Чтоб его не подводить. Ну, он старше меня. На целых девять лет. В общем, я ждала-ждала. Он ничего не знал. Ничегошеньки. Потому что было еще долго ждать. Ну а потом… Он женился. Представляете? Я думала, что умру. Я так плакала. И не знала, что мне со всем этим делать. Я надеялась, вдруг он разведется. Ну, может, характерами они не сойдутся. Сейчас ведь многие разводятся: поживут вместе месяц-другой и все. Я в Интернете посмотрела статистику разводов. Чаще всего прямо в первые три месяца бегут разводиться. А потом пришла тетя Катя и говорит: Ксения беременна.
