Женя вслепую сунула стаканчик Никите и вцепилась ногтями в пульсирующие виски. Она ни разу в жизни не мерила давление и даже не знала, какое оно должно быть при норме, но сейчас чувствовала, что ему явно хана. Ещё и в носу неприятно сдавливало.
— Принести воды? — предложил растерянный Филипп. В его планы не входило получить ещё одного пациента, а к этому всё по ходу и шло.
Нет. Ни воды. Ни курить. Ни сигарет. Ни поспать. Ничего она не хотела. Её всю трясло, что при таком состоянии можно хотеть? Навскидку, она бы и не вспомнила ни одного момента за все свои годы, где бы переживала так же, как сейчас. Вот оно. Этого она и боялась. Этого так старательно пыталась избежать. Не избежала.
— Нельзя ж так реагировать-то, — осуждающе заметил вернувшийся Давид, за что получил ядовитый взгляд из-под полуопущенных длинных ресниц, стреляющий наповал. Ого. Она и так умеет.
Козырь почувствовала, что оживает и снова начинает дышать без хрипов, только когда к на горизонте появился бородатый мужчина интеллигентного вида в белом халате. Приставленный за Майером лечащий врач. Множественные переломы рёбер, отёчность. Сотрясение. Требуется помещение в стационар для контроля и предотвращения осложнений, однако для операции нет причин. Могло быть и хуже. Могли быть задеты жизненно важные органы, но обошлось. Всего лишь ушибы.
Больного было разрешено навестить и все ломанулись в палату, игнорируя убедительную просьбу не создавать толпу. Женя чуть отстала. Слишком боялась увидеть то, что уже нарисовало ей нездоровое воображение. Однако реальность оказалась не так плоха. Хоть и печальна. Максим полулежал на приподнятой койке. Побитый, как никогда: вся правая сторона лица заплыла, голова перевязана. Челюсти, судя по виду, тоже досталось. В уголках губ запеклась кровь. В правом глазу лопнули сосуды. На руках синяки, а грудь превратилась в вздувшееся сизое месиво.
— Ты как? — сочувствующе поинтересовался у него Никита.
— Жить буду, — скривился тот. Было видно, что каждое слово отдаётся болью. Однако держался он бодро. Даже улыбаться пытался. — Девятнадцатому зубу хана. Или восемнадцатому. И ощущение странные, как будто башка из сахарной ваты.
— Это действуют обезболивающие, — назидательно заметила медсестра, тучная дама в возрасте, туго обматывающая эластичным бинтом его вывихнутое запястье.
— Что-то они не помогают. Боль всё равно адская.
— Привыкай, красавчик. Это теперь надолго, — заметил Давид. — Я в прошлом году сломал одно ребро и почти месяц не мог спать нормально. А у тебя четыре. И ещё два с трещинами.
— Переживу, — Макс попытался поудобнее примоститься на подушке, сползшей под лопатки, и опять поморщился. Ни кашлянуть, ни чихнуть. Мда, первые дни будут трешовыми. Даже не дни, недели, б***ь. — У тебя тоже было странное ощущение, когда делаешь вдох? Типа щелчки?
— Ага. Это твои кости тебе привет передают.
— Охринеть. Самое паршивое, у нас соревнования скоро. Вот куда я поеду? Никитос, придётся тебе.
— Да не вопрос, — кивнул тот. — Но тебе не о соревнованиях нужно сейчас думать.
— А о чём?
Мохнатыми бровями красноречиво поиграли.
— О ком.
Вот теперь сразу стало понятно.
— Только ей не говорите, — тут же напрягся Майер. — Она ж с ума сойдёт… — он наткнулся на не предвещающий ничего хорошего взгляд Филипа. — Что?
— Думаю, для этого уже поздновато.
Окаменевший Макс почти сразу понял, к чему тот клонил. И в плохом предчувствии скосил взгляд. У дверей, слившись со стеной, замерла Женя. Обычно бледная, сейчас она, кажется, даже слегка посинела. Глаза опухшие, держится на ногах неуверенно. Нехорошо. Очень нехорошо.
— Жень… — начал было он, но та отрицательно покачала головой, как бы говоря: не надо, лучше молчи. И всё же он не мог не попытаться. — Пожалуйста, давай не будем усугублять.
— Что усугублять?
— Положение. Наши отношения.
— Я говорила: у нас нет отношений.
— Женя, не надо.
— Всё хорошо. Не переживай. Пока не оклемаешься, я никуда не денусь. Но потом всё. Окончательно всё. Прости. Я пыталась.
— Женя! — Макс хотел подороваться с койки, но лишь жалобно заохал, скрючившись, за что схлопотал гневный нагоняй от медсестры.
— Куда встаёшь, балбес!!? Постельный режим, кому сказано! Хочешь осложнений???
Майер только и мог, что отмахнуться от неё. Насколько хватало сил.
— Догони её! — попросил он Филиппа. — Приведи обратно.
Вот только просьбу выполнять не спешили.
— Прости, — отрицательно покачали головой. — Не думал, что скажу это, но, по ходу, тебе реально придётся выбирать. Не из того она теста. Не выдержит.
— Ага, — согласился невесело Никита. — Пожалей девочку. Я думал, она прям тут ноги двинет.
Макс злобно уставился на него.
— А кому за это спасибо сказать??? Кто её сюда привёл? Кто просил ей говорить?
— А иначе что? Месяц бы шухерился? На морду себе пакет надевал?
— Потом рожа бы подзажила и можно было поговорить спокойно. Без нервов.
— Не думаю, что потом стало бы лучше. Тебе попался фрукт совсем другого сорта. Не такого, как мы привыкли.
— А ты не думай. Это не твоя забота! — огрызнулся Майер, сердито запрокидывая голову и раздосадовано рыкнув в плиточный потолок.
А то он сам этого не знал! Женя очень тонко настроенная натура, эмоционально зависимая и пропускающая через себя всё в разы тяжелее, нежели остальные — последствия непростого детства. Когда ты одинок и находишь кого-то, в ком нуждаешься, больше всего боишься его в последующем потерять, а она… она в нём нуждалась. Возможно даже больше, чем он в ней. Хотя нет, не больше… Вот только вместо того, чтобы беречь доставшееся ему сокровище, он безжалостно издевался над её чувствами. Редкостная скотина. Удивительно, как она не послала его раньше.
И не посылает сейчас. Потому что Женя сдержала слово, продолжая быть рядом. Ну… практически рядом, потому что лично они больше не пересекались. Но она приходила каждый день по утрам, передавая через медсестру вещи и домашнюю еду. Причём последнее в таких порциях, что приходилось делиться с соседями по палате, чтобы тап не пропала без холодильника. От одноместного заключения Макс отказался: торчать одному было скучно, а так хоть какие-никакие собеседники скрадывали затянувшиеся дни заточения.
Соседи: мужик, по возрасту годящийся ему в отцы, и пацан чуть старше него самого, тоже оценили кулинарные способности "невесты" нового знакомого. Невестой прозвали её они, не зная всех подробностей, но Майеру нравилось, как это звучало. Просто подружка, приходя после выматывающих съёмок, не убивает остаток вечера на готовку и не встаёт ни свет, ни заря, чтобы привезти ему сигареты, тапки, полотенце и завтрак. Просто потому что больничная еда ему не понравилась за пресность. Просто потому что он мимоходом пожаловался на это пацанам в первый день. После чего наутро его ждали на тумбочке ароматные сырники.
Максим хотел поговорить с ней сразу после выписки. Другого варианта всё равно не представлялось. На звонки Козырь не отвечала, на сообщения тоже. "Я люблю тебя", "Давай поговорим", "Удели мне всего пять минут" оставались непрочитанными в ватцап. Кажется, его закинули в ЧС. Что ж, за дело. Значит как только его выпустят, первым делом он поедет к съёмочной площадке. Больше-то он не знал, где её можно отыскать. Его неуловимая Золушка.
Лёжка в больнице затягивалась, а нетерпение нарастало, так что когда дали добро, он едва ли не кубарем летел со ступеней на выход. Кубарем, потому что резкие движения отдавали адовым прострелом: и в голову, и в тело. У ворот уже ждал Давид, готовый отвезти друга домой. За ключами от Ниссана. Однако романтическим планам было суждено обрушиться, когда в собственной квартире Макс обнаружил…
Маман. Строгую, взволнованную и готовую изливать из себя гневные тирады в неиссякаемом количестве. Разумеется, она ведь не знала о тайном увлечении сына. Или догадывалась, но не имела подтверждения. А теперь вот получила. Офигеть. Женя. Вызвонила. Его. Мать. Настолько она отказывалась его видеть, что вместо себя подыскала ему другую няньку. Причём такую, от которой так просто не отделаешься. Постельный режим, комендантский час и очередная лекция на ночь перед сном вместо сказки. Словно обратно вернулся в детство, честное слово.
