Я вижу, как в замедленной киносъемке резкий рывок моего «искрометного», какой-то посторонний мужик орет в странную телефонную трубку, или рацию, мне сейчас не до этого. Я болтаюсь на перилах, молясь всем богам, чтобы мои хлипкие ручонки выдержали. Двор становится похож на съемочную площадку боевика. Отовсюду выскакивают люди без лиц.
- Рыжуха, моя рыжуха, как я скучал. И «зверь» мой извелся весь. Моя,- обжигают лицо слова самого любимого на свете мужчины, теперь я могу разжать пальцы, потому что он схватил меня в охапку и я знаю точно, теперь никуда не отпустит. И я замираю в его крепких руках, боясь, что просто умру, если эта галлюцинация вдруг исчезнет.- Ты только смотри на меня, слышишь. Теперь все будет хорошо. Я глаз с вас не спущу больше никогда.
- Я тебя люблю, чертов ты придурок, - счастливо шепчу я, и только сейчас обращаю внимание на черное, распластавшееся на земле тело. Некогда красивая Ольга сейчас выглядит, как персонаж фильма ужасов. Изуродованное болью и яростью ее лицо, кривится в ухмылке, волосы, когда – то роскошные, рассыпаны по плечам, словно пакля. Выпирающий живот ходит ходуном.
- Откуда же ты взялась, тварь?- прохрипела она, не сводя с меня ненавидящего взгляда. – ты виновата во всех моих бедах. Ты и Золотовы. Я могла быть счастливой, Могла расти рядом с родным отцом. Могла быть королевой, а не приживалкой, при украденных у моей семьи деньгах.
Ольга пытается подняться, а я смотрю на нее и обмираю от ужаса. Она ведь хотела убить моих детей. И это я должна была лежать у изножия лестницы. И умирать от страха и боли. Если бы Глеб не успел, не предостерег меня, это я бы летела со ступеней животом вперед. Ольга не удержалась на обледеневшем бетоне, и толкнув меня, сама полетела вперед, влекомая силой инерции. Меня спасла обострившаяся реакция и божий промысел. Именно сегодня я, по настоянию Катьки, нацепила на сапожки металлические, шипованные «кошки», которые она купила в каком – то магазине для таких раскоряк, как ее глупая сестренка.
- Лежи, Оля, не вставай. Это может быть опасно для ребенка,- в голосе моего любимого боль. И мне становится страшно Ведь сейчас она может потерять своего малыша. Я смотрю на кровавое пятно, растекающееся по джинсам Ольги. Мне так ее жаль, до слез, до болезненных спазмов в горле.
- Да и хрен с ним, с этим выродком. Он из меня все соки высосал. В уродину превратил. Золотовское семя. Дурная кровь., - морщится, окруженная полицейскими женщина, уже признавая свое поражение.
- Ну как ты тут? - орет Машка, распахивая подъездную дверь, но замолкает, запнувшись на полуслове уперев взгляд в воскресшего Золотова. Юркой мышью ныряет обратно в подъезд, невзирая на тюки в ее руках, приготовленные для похода на узи моей рачительной сестрицей.
- Знаешь, чего я сейчас хочу, Золотов? – спрашиваю, когда все вокруг затихает. Носилки с Ольгой увезла «скорая», да и моё неугомонное семейство сейчас зырит в окна, затаившись в недрах квартиры. Я так счастлива. Чувствую жар тела моего Глеба, и растворяюсь в блаженном чувстве защищенности и полной безграничной любви.
- Нееееет. Нетнетнет,- ухмыляется Глеб, притворно – испуганно,- ах ты маленькая извращенка. Там же наши дети, как у тебя хватает совести думать о таком? Даже зверь не высовывается. Понимает ситуацию. А ты, бесстыдница...
- Я вообще – то, хочу тебя позвать сходить со мной на узи,- как дурочка скалюсь я, не желая признавать, что этот наглец на раз — два, угадал мои желания. – А ты что подумал?
- Так и подумал,- опустив глаза в подмерзшую землю, краснеет «искрометный»- И конечно выполню твою просьбу, Настя Золотова. Только на узи мы поедем к Жоре. Он жаждет вести твою беременность. Он тебе понравится. И вообще, теперь я беру над тобой полное и безоговорочное шефство, Рыжуха Золотова.
- Романова, - ну что за дура я, скажите? Это же ведь он так оригинально делает предложение? Или я ошибаюсь?
- Это ненадолго. Не желаю усыновлять собственных детей. По законам нашего государства, дети рожденные вне брака не могут быть записаны на отца. Так что, в скором времени, тебе придется сдать позиции, женщина. Или я за себя не ручаюсь. И вообще, кто теперь в нашей семье отец семейства?
И что ответить на такое? С превеликим удовольствием. Я безумно люблю тебя, мой ненаглядный Вепрь.
-Конечно ты. Но от искр тебе не отвертеться.- вредно хихикаю, вжимаясь всем телом в моего мужчину. Его рука на моем животе, и точечные легкие движения изнутри приводят меня в восторг.
- Они отвечают мне? – изумленно спрашивает Глеб.
- Конечно, ведь мы так тебя любим,- шепчу я. Его рот накрывает мои губы, заставляя раствориться в зыбком мире почти без остатка. И только легкие тычки моих детей, явно недовольных всплеском гормонов в крови идиотки – матери, заставляют меня продолжать дышать.
Эпилог
Четыре месяца спустя
Глеб
— Жора, началось,- ору я в трубку, мечась по дому, который наконец купил для нашего семейства. Он такой, о каком я и мечтал: утопающий в зелени особняк, с богатым садом и открытой верандой, где будут гулять мои дети. И даже три маленьких велосипеда уже куплены и ждут своего часа.
- Глеб, зачем ты кладешь вещи в чемодан? Где ты вообще его нашел? – слабо спрашивает моя Рыжуха. Черт ей больно, и я ничего не могу сделать. И вправду, где я умудрился найти доисторический чемодан, с кованными уголками подбитыми маленькими гвоздиками? И почему положил в него дурацкого игрушечного пса.
-Я сейчас с ума сойду. Жора моей Насте больно. Схватки каждые пятнадцать минут. Я тебя убью, всех поубиваю к херам, если она мучиться будет.
- Точно пятнадцать? Может четырнадцать минут и пяьтьдесят восемь секунд? Ты считал? Ей и должно быть больно,- издевательски хмыкает Пилюльки в наушнике. – И ты сам виноват в этом ее состоянии. Так что, Золотов, прекращай истерить, и вези ее ко мне. Быстро.
Жора теперь работает в столице. У него своя клиника и куча пациенток, потому что он доктор от бога. Я вложился и не прогадал.
- Ждем вас. Все готово.
- Глеб, не нервничай, - улыбается Настенька, и меня отпускает напряжение до следующей схватки, которые пока идут каждые пятнадцать минут. Я как маньяк не свожу глаз с часов.- Поехали в больницу. Ты можешь вести машину?
- Нас отвезет Вова,- выдыхаю я, сжимая в ладони тонкие пальчики моей жены. Подношу их к губам и покрываю поцелуями. – Насть, я так тебя люблю. Прямо до одури. И мне сейчас так же до одури страшно. И ты сжимаешь мои пальцы так больно, что я сейчас окочурюсь. Ты даже представить не можешь, как это больно.
- Куда мне представить то, Золотов,- морщится Рыжуха от очередной болезненной схватки, вцепившись в моё запястье мертвой хваткой.- Если ты сейчас не возьмешь себя в руки и не отвезешь меня к Жоре, я тебя порешу. И да. Я тоже тебя люблю, мой искрометный Вепрь.
Я никогда не думал, что смогу так любить. В этой жизни не бывает малостей. Когда я увидел впервые огонь рыжих волос моей жены, я сразу понял, что эта женщина мне дарована судьбой. Когда я впервые ослеп от искр, я пропал навеки вечные. Когда узнал, что Настя подарит мне тройняшек – стал самым на свете счастливым мужчиной.
-Не нужно, я сама,- шепчет Настена мне на ухо, когда я подхватываю ее на руки. – И Кате нужно сообщить. Она тоже вся на нервах.
Катя и Сонечка живут с рядом. Не мог же я оставить Сонечку без любимой тети. Мы им построили дом мечты – по Сонечкиному рисунку. У девочки явный талант. Она выздоровела, и совсем скоро сможет поступить в художественную школу, как и мечтала. Машка на нашей с Настей свадьбе, познакомилась с Серегой, и похоже, скоро станет госпожой Вяльцевой, и мне придется терпеть на всех праздниках их сумасшедшую семейку, вот чувствую своей приключенческой частью тела. Михаил Ефимович сидит где – то в Мордовии, строчит апелляции, но статья тяжелая. Так что шить ему тапочки еще лет десять. Ольга родила девочку – маленькую. Недоношенную, еле живую, и сразу же отказалась от нее. Уехала в неизвестном направлении. Мы с Настей решили, что заберем малышку, и даже уже придумали ей имя – Надежда. Она лежит сейчас в кювезе перинатального центра доктора Жоры и борется за свою хрупкую жизнь, а мы каждый день навещаем ее, и говорим, что очень ее ждем. Но наша девочка сильная, она выкарабкается, я уверен. И кстати, велосипед ей мы тоже с Настюшей купили.
