А спустя полгода жена Айдара куда-то пропала, оставив одних свекровь, в чьем доме жила, и трехмесячного сына Тимура.
Ни горевать о пропавшей невестке, ни выяснять, куда она уехала и почему оставила сына, женщина не стала. Не до того ей было, да и что изменило бы это знание. На руках остался маленький внук, на котором сосредоточилось все внимание.
* * *
Мальчик рос точной копией отца. И не только внешне, но и по характеру.
Уже в тринадцать лет он был признанным заводилой в компании таких же, как и сам, малолетних правонарушителей, не загудевших до сих пор в тюрьму только ввиду возраста.
Все попытки бабушки вразумить внука, отскакивали, как от стенки горох. Он выслушивал нотации молча, насупив густые брови, и заканчивал разговор фразой:
— Ну, я пошел? — и исчезал из дома. Иногда, на целую неделю.
Бабушка ходила к участковому, плакала и умоляла не быть строгим к её внуку, выросшему сиротой при живой, как она надеялась, матери от которой, по-прежнему, не было ни слуху, ни духу.
Участковый, прекрасно знающий реалии посёлка, советовал любым способом «дотянуть» внука до совершеннолетия и отправить в армию, где ему «вставят мозги на место».
Женщина брела домой, понурив голову, и думала о советах участкового. Не понимая, о чем он говорит. Какая армия? Та, где убили её сына? Отца Тимурчика?
Но, когда встал выбор между службой в рядах вооруженных сил и тюрьмой, она сама провела Тимура на призывной пункт.
К счастью, политика распределения призывников к этому времени претерпела некоторые изменения и юношу не отправили в далёкую холодную Сибирь. Его ждала десантная часть в соседней Молдавии, откуда он вернулся в родной посёлок, спустя два года.
* * *
В тесный дом набились дружки «служивого», многие из которых успели «оттянуть срок по-малолетке» и гордо демонстрировали руки и спины, разукрашенные наколками. Приветствовали своего «дружбана» и строили далеко идущие планы по быстрому обогащению путём грабежей и воровства.
В компании юных «бандюков» было несколько девушек, выполнявших строго отведенные им функции по «ублажению и расслаблению» вернувшихся после очередного дела «добытчиков».
К девицам этим отношение сложилось своеобразное. Впрочем, другого они не заслуживали.
При малейшей попытке чему-то воспротивиться, возразить, их избивали и тут же снова укладывали в постель, велев держать ноги раздвинутыми, как можно шире. «Пользовали» девок по очереди, «пускали на круг». Особенно это касалось тех, кто примкнул к банде недавно.
Если какому-то из молодчиков удавалось познакомиться с девушкой и прельстить её побрякушками и тряпками, для начала, уложить в постель самому, а потом и заманить в банду, судьба её была предрешена. Правда, «общественным достоянием» девушка становилась только после того, как успевала надоесть своему «первенькому».
Девушки старались не афишировать свое истинное положение и то, как с ними обращаются. Хвалиться было нечем. Зато можно покрасоваться на танцах в новом платье, посверкать новым колечком или сережками. То, что к этому прибавлялось сверкание синяком на скуле или под глазом — никого не касается! Бьёт — значит любит!
И пусть заткнутся все завистницы!
* * *
Когда подельники впервые увидели рядом с Тимуром маленькую, тоненькую, как тростиночка, Валюшу, то не оценили выбор главаря.
Ну а что там ценить? Росточком невеличка. Тощая — соплёй перешибёшь. Жиденькие пепельные волосёнки. Вот разве что глаза: огромные, голубые. Взирающие на мир доверчиво и с испугом.
— И зачем тебе такая? — полюбопытствовал однажды первый после Тимура. — Да её наши пацаны в голодный год пользовать не станут!
— Кто сказал, что я отдам её кому-то? — насупился Тимур. — Это моя бикса! И моей останется!
— Та ты шо?! — удивился кореш, — Как наших баб топтать, первый в очереди! А как свою подставить — накося выкуси?! Не будет такого! Братва дает тебе еще месяц на личное пользование, а потом, как и всех, на круг! — и заулыбался, сверкая вставным передним зубом.
Тимур и сам не мог понять, что с ним происходит. Его словно привязала, словно прилепила к себе эта малявка.
Он начинал думать о ней, едва успевал провести девушку до общежития камвольного комбината.
Не помогало ничего! Ни алкогольные возлияния, которым он начал предаваться все чаще не смотря на мольбы бабушки, в чьем доме продолжал жить. Ни попытка утешиться в постелях «общих» девок, пышногрудых, крепкозадых и густоволосых, готовых ублажить главаря любым способом по первому требованию.
Его непреодолимо тянуло к Валюше.
И он понимал, что объяснение с дружками приближается неотвратимо. Что им не так нужна девушка (своих в достатке), как хочется показать ему, что незаменимых в банде нет! Что если он пойдет «против закона», то и «на перо могут поставить». Причем, не только его, но и девку с бабкой.
Зачем? А для устрашения тех, кому еще может взбрести в голову мысль о том, что он не такой, как все.
* * *
— Тебе нужно уехать, — Тимур старался не смотреть Вале в глаза. — Увольняйся и уезжай из города.
— Зачем? — пролепетала девушка. — Я не хочу никуда ехать.
— Так нужно! — упорствовал Тимур. — Ты ведь ничего не знаешь обо мне! И даже не представляешь, что тебя ждет!
— Я не хочу ничего знать, — замотала головой девушка. — Мне достаточно того, что ты меня любишь, а я люблю тебя! И я уверена, что ты не позволишь, чтобы с нами случилось что-то плохое!
— Ты что, совсем дура?! — Тимур крепко сжал руку девушки выше локтя. — Убирайся! Я больше не хочу тебя видеть!
— Я не могу, — на глазах Валюши выступили слёзы. — Мне некуда ехать. И потом — я беременна.
— Только этого не хватало, — пробормотал Халфин, разжимая хватку и понимая, что причиняет боль. — Хорошо. Сегодня оставайся в общаге. Мне нужно подумать, кое с кем переговорить. Собери вещи. Я приду за тобой завтра утром.
Девушка кивнула и скрылась в общежитии.
Тимур шел домой. Единственным человеком, с которым он мог посоветоваться, была его бабушка. Нужно поговорить с нею. Хотя бы поставить в известность, и только после этого начинать действовать.
* * *
Отблески пожара Тимур увидел издалека.
Он побежал к дому, где прожил всю жизнь. Хотел ворваться внутрь. Ведь там была его бабушка! Больше ей быть негде!
Но дом полыхал, как свеча, а Тимура крепко держали двое дюжих пожарных, чья машина даже не пыталась погасить огонь на его доме, а поливала землю вокруг, дабы упредить распространение пожара.
Халфин не знал, что стало причиной возгорания. Неисправная старая проводка? Уголёк, выпавший из печи, которую топила бабушка в еще теплые октябрьские ночи? Или поджог?! О последнем думать не хотелось. Но если все вот это было демонстрацией намерений банды, значит, следующая на очереди Валюша!
Поняв, что тело его бабушки погребено под догорающими бревнами, Тимур рванул обратно к общежитию, в котором оставил любимую.
Он оттолкнул в сторону старенькую вахтершу, попытавшуюся воспрепятствовать проникновению в женское общежитие во внеурочное время. Перепрыгивая через ступеньку, взлетел на второй этаж. Рванул на себя дверь комнаты, где жила девушка вместе с четырьмя такими же, как и она, прядильщицами камвольного комбината.
Валюша стояла у открытого чемодана, брошенного на кровать, и складывала в него свой небогатый гардероб.
Она не хотела слушать подружек, которые давно предупреждали, что с Тимуром лучше не связываться. Что эти отношения не доведут до добра. А вот, поди ж ты. Подруги оказались правы. Что там натворил Тимур? Отчего велел ей немедленно покинуть город? Этого девушка не знала.
В два прыжка оказавшись рядом с любимой, Халфин захлопнул крышку чемодана, одной рукой схватил его, не замечая, что из неплотно закрытого вместилища торчит край платья.
— Пошли, — исподлобья посмотрел на девушку, двинулся к выходу.
