— Я понимаю, что ты для меня стараешься. Стыдно, что не могу оценить. Но сегодня мне было сложно. Там все успешные и на голову выше. Я стояла, слушала и понимала, что никогда такой же не стану. А мне хочется, Дань… Поэтому бешусь. Неудачницей себя чувствую…
— Ты спешишь просто, жадина…
Из Санты начинают литься слова, которые расслабляют Данилу.
Он отвечает с улыбкой.
Она же против воли растягивает губы Санты. Эта — тоже усталая и не слишком радостная. Но без яда. Не злая.
— В этом вся беда. Ты прав. Я — жадина. А ты — слишком хорош.
Женская рука едет по рубашке вверх, гладит шею, ныряет в волосы…
— Хочу ещё немного побыть собой, пока я не стану твоей тенью… — Наверное, именно это её главное откровение. Главный же страх. Суть её протеста. Она не может бездумно нырнуть в любовь к нему. Она видела, чем заканчиваются такие прыжки. Иногда Санте становится очень плохо от мысли, что ей правда лучше было просто им фанатеть, а не пытаться вместе строить.
— Почему ты тенью стать должна? — Данила задает вопрос не сразу. Скорее всего, посыл для него не очевиден.
— Мама стала.
В ответ на шепот Санты глубоко вздыхает. Возможно ли понять — она не уверена. Но он, кажется, может…
Гладит по волосам, целует ещё раз.
— Ты — папина дочка. Очень папина.
Произносит не ради красного словца. И явно не только положительные черты под этим подразумевает. Они же оба отлично знали Петра. Кроме прочего, он и сам был человеком тщеславным, упрямым, вспыльчивым… И это всё в Санте тоже живет.
Точно так же, как живет в Даниле. Просто у него есть фора — эти черты для него уже оправданы, а Санта ещё варится в неудовлетворенности собой, потому что в начале пути и всё идет немного не по её сценарию.
Всё и сразу не выходит.
— Поцеловать можно? Заслужил?
Санта чувствует, как тело отзывается на вибрации его голоса привычно. Ей мучительно хорошо, по телу мурашки… Заслужил, конечно.
Она сама поворачивает голову и приоткрывает губы. Ей приятно чувствовать его на своих. Вот сейчас кажется, что совсем не сложно было бы ответить на изначальную просьбу элементарным «хорошо».
Когда Данила чуть давит на бедренные косточки Санты, они уже у кровати. Всё так же целуются, но тут Санта упирается в мужские плечи, пытается увернуться.
— Мне в душ надо, Дань…
Просит, а сама послушно запрокидывает голову и закусывает губу, чувствуя поцелуи на шее. Именно там и именно так, как хотелось бы.
— Ага. Пойдешь.
Логика действий Данилы расходится со словами. Он не отпускает Санту. Всё так же целует. Всё так же давит.
Своего добивается — Санта плюхается на кровать…
Следит чуть пьяно, как Данила нависает, прогибается навстречу его губам опять…
Тянется за ними, когда отрывается уже он. Смотрит серьезно, бродит взглядом по лицу. Санте кажется: взвешивает, стоит ли что-то говорить сейчас. Решает, что стоит.
Ведь кризис вроде как миновал, но может снова разгореться.
— Не верь ни единому слову Максима. Об этом я тебя прошу, Сант. Умоляю прям. Просто каждое — мимо ушей. Он опасный. Он лживый. Я говорю это не потому, что за себя боюсь. Хотя и за себя тоже… Шел к вам и думал, что размажу. Вот честно…
— Я ничего…
— Я знаю, что ты ничего. Дело не в тебе. Просто страшно, что тебя в это впутают. Они апелляцию проиграли. У них нет притока клиентов. От них бегут юристы. Всем понятно, к чему идет. Виноватым назначен я. Ты назначена моей музой. Понимаешь, как всё сложно?
Ответом Даниле становится кивок. Санта знает — чуть испуганный. И это вызывает у него улыбку. Ласковую. Так же ласково он ведет по щеке. Касается губ. Вновь отрывается.
— В тебе я не сомневаюсь, Санта. Насколько могу — доверяю. И в тебя я тоже верю. Сложно знать, что тебе плохо.
— Без тебя было бы хуже…
Это — сомнительный комплимент, но он снова заставляет Чернова улыбнуться. Его пальцы гладят колени, разводят шире…
Данила тянется к губам, Санта открывает свои… Хныкает в момент, когда мужские ладони едут вверх по бедрам, а Данила давит, опрокидывая её на спину.
Двадцать минут назад она думала, как устала. Что хочет только смыть с себя остатки былой роскоши и забраться под одеяло на дальнем углу кровати. А теперь нетерпеливо стягивает футболку и белье, следя, как Данила расстегивает ремень…
Мужчина избавляется от рубашки, брюк, боксеров, давит тяжесть горячего голого тела, ощущая нетерпеливую женскую дрожь.
Женские бедра вдавливаются в бока и едут вверх. Данила резко толкается.
Снова срывает хнык, пьет губами.
Толкается глубже…
* * *
— А мы машину берем? — Санта спросила, отрываясь от экрана телефона с раскрытой на нём картой. Посмотрела на Данилу
— Берем… — он ответил, сдерживая улыбку. А стоило Санте снова отвернуться, не смог отказать себе — губы расплылись, он прижался ими к блестящей черноволосой макушке.
Когда у Санты хорошее настроение — для него это кайф. Для неё тоже, скорее всего, но у него разом камень с плеч. Потому что когда хандрит — не только себе душу вынимает, ему тоже.
Злит, не дает полноценно думать о том, о чем он должен. На подкорке сидит тревога — что взбредет в эту светлую чернявую голову.
А вот сейчас тревоги нет.
Они провели выходные вдвоем в его квартире. До стыдного лениво. Секс. Разговоры. Пара фильмов, один сериал. Доставка еды. Пустые пакеты. Целая одна вылазка, да и та по местности. Просто, чтобы ночью не куковать из-за недовыплеснутой за эти дни энергии.
Что Санта с таким же успехом может снова захандрить, Данила понимал. Что делать с этим — не до конца. Но просто радовался, что сейчас всё нормально.
Они валяются. У Санты в руках мобильный, у Данилы в руках — она. Пахнет вкусно. Прижимать безумно приятно. Надо сконцентрироваться, но мысли сами как-то едут…
У неё под футболкой и штанами ничего лишнего нет. Раздеть — вопрос пары движений. И пусть крайний секс у них был вот-вот, он снова совсем не против отвлечься на новый.
Но надо уважить рассказчика. Тем более, что он сам про поездку заговорил.
— Отлично. Тогда в Жирону съездим ещё, хорошо? Ты же был уже в Барсе, да?
Санта снова спрашивает, Данила кивает.
— Тогда трех дней нам с головой. Даже Саграда для входа открыта, ты представляешь?
Попытка Санты извернуться, чтобы получить ответ, смотря в глаза, кончается провалом. Даня не дает. Снова кивает в макушку, фиксируя в руках надежней.
В Саграда Фамилия он ни разу так и не попал — не свезло, и суть восторга Санты понимал — огромная удача вот так угадать с датами. Но ему концептуально не то, чтобы важно…
Поездка интересует, потому что это шанс побольше времени вместе провести. Стабилизироваться, ближе стать. У них ведь, по сути, за всё это время ещё ни одной недели вместе. Такой, чтобы каждый день от рассвета до рассвета.
— Мне кажется, ты не очень следишь…
Санта подметила, Данила улыбнулся уже в открытую. Оторвался от её макушки, нахмурившись посмотрел на экран. Там карта и Санта по какому-то известному только ей алгоритму водит пальцами — приближая, отдаляя, скользя…
И он же правда не очень следит. Но зачем ему следить очень — не понимает.
— Доверяю же просто.
Пожимает плечами, чуть поворачивает голову, улыбается, глядя на идеальный женский профиль, подмигивает, а потом на сердце тепло разливается — Санта показательно фыркает, закатывая глаза.
Такая она вызывает куда меньше волнения. Живая что ли. Себя не грызет. Ему не приходится разбираться по глазам — что не так-то и как исправить.
— Лень и доверие — разные вещи, Чернов…
Санта тычет локтем в мужские ребра. Не больно, но ощутимо. Первая реакция Данилы всё такая же — он старается её удержать прижатой к себе.
Хорошо ведь сидят, зачем двигаться? Он готов еще минут пятнадцать попритворяться, что внимательно слушает. Участвует в планировании. А на самом деле просто голос её послушать. О своем в голове подумать. О своем хорошем тоже.
