девчонку. Да кто такое простил бы?
— Колька о ней еще ни сном ни духом, — огрызнулся я. — И, по-твоему, выходит, что у меня вся жизнь всегда должна быть по одному сценарию? Я сто из ста обязательно облажаюсь? Именно я. Вы все святые, вам рискнуть можно, а Боев хуевый настолько, что и не хер пытаться? Просто порадоваться не можешь, что у меня сейчас все хорошо? Хорошо, понимаешь? Так, что хожу как под дурью. Дальше как пойдет, кто знает? Ты? Колька? Катька мне не игрушка на раз, уясни. Да, сам от себя не ожидал. Да, быстро, опомниться не успели. Но на себя-то глянь! Тебя когда погремушкой на всю голову ошарашило, много это времени заняло?
— Боев, не психуй, — положил мне на плечо тяжелую ладонь Камнев. — Решил ты для себя, значит, так тому и быть. Я тебя знаю. Но смотри, обидишь Катю — выхватишь не только от Кольки.
— Эх, Яр, ты лучше печень готовь. Как бы тебе со мной бухать беспробудно не пришлось, горе заливая, когда это Катька меня обидит да бросит к хренам как-нибудь.
— А ты не отпускай. Ты у нас мужик крепкий, должен сдюжить и удержать.
— Молодая она.
— Моя Рокс тоже. Да только хрен кому отдам и отпущу.
— Бывает, что хоть сто раз ты мужик крепкий и что угодно сдюжишь, а решать не тебе.
— Тебе, Андрюха. И решать, и ответ за все держать. Вот тогда все нормально и будет.
— Философ, бля. Пошли накатим, что ли, проводим год. Хороший он выдался, грех за такой не выпить.
— Вот уж правда.
— Так, в офис тебя Камнев подвезет. И обратно тоже. Сама не броди, города не знаешь нифига. Но лучше бы тебе вообще дома посидеть, — ворчливо пробухтел Андрей, навалившийся на меня полностью одетым поверх одеяла. Не придавливал сильно, но встать не давал. Вернулся он в постель уже второй раз, снова принявшись зацеловывать меня. — Меня всего-то пару дней не будет. От скуки не закиснешь, небось.
— Андрей, ты опять?
— Не опять, нет. Я же не запрещаю тебе и не заикнулся, что ревновать буду или бошки кому-то поотшибаю и руки оторву.
— Значит, не будешь ревновать? — Я огладила его бритую голову, поняв, что уже наслаждаюсь даже этой легкой колкостью его ежика и шуршащим звуком под ладонями. Я, похоже, всем в нем наслаждаюсь. Привыкаю. Прикасаться. Целовать. Чувствовать его. Быть… счастливой. Быть его.
— Буду. Ты себя видела? — нахмурил Боев свои светлые брови, и я тут же принялась разглаживать эти глубокие складки на его лбу. — Можно разве не ревновать?
— А мне тебя? Ты ведь тоже не в пустыню безлюдную едешь.
— Ой, сравнила! Да кому я сдался? Я еду работу работать, карамель моя, за сладким домой вернусь, как раз зверский аппетит нагуляю. Держись тогда. Так, ключи помнишь где?
— Да. И запасные еще у тети Маши и у Камнева, я помню, Андрей.
— Деньги?
— В ящике серванта.
— Лекарства?
— На кухне. Да что со мной будет-то?!
— По магазинам шмоточным без меня не шастай. Хочу сам с тобой походить.
— Со мной или за мной?
— Ты у меня умненькая, сама догадайся. Трудовых подвигов тут с отдраиванием квартиры тоже не устраивай, поняла?
— Угу.
— Тяжести не таскай.
— Хорошо.
— На улицу без шапки не суйся, куртку застегивай.
— Слушаюсь.
— Порнуху без меня не смотри.
— У тебя есть порнуха?
— Полно. Но без меня нечего на чужие члены зырить.
— А при тебе можно?
— Исключительно в качестве учебного пособия с немедленным испытанием на теле. Моем.
— Договорились.
— Все. Ухожу. Не балуй, Катька. И скучай по мне, поняла? Вот прям сильно скучай. Но никакого рукоблудия тут мне!
Досадливо вздохнув, он сполз с меня, и я поднялась проводить.
— Куда, блин? Сиди тут, а то я тебя трахну вместо проводов, — пригрозил он.
— А я должна быть против? — рассмеялась я, скрывая, что сердце заболело.
— Ты должна быть дома. Меня ждать.
— Мне точно-точно с тобой нельзя? — заканючила я уже в десятый раз. — Обещаю, что ты и замечать меня не будешь.
— Я тебя? Никаких, бля, шансов, Катюха. И нет, тебе нельзя. Все-все-все, я ушел!
Входная дверь хлопнула, и я вдруг на пустом месте разревелась. Как кто и толкал в спину ломануться вслед за Боевым. Отпускать его, расставаться, по сути, в первый раз с момента нашего знакомства оказалось пугающе болезненно. Как все быстро-то! Но не о таком я разве и мечтала? О человеке, что всю мою душу займет, вытеснит из нее всю гадость. Откроет в нее дверь, войдет и останется насовсем. О человеке, без которого прям не вздохнуть. И ему без меня. Но это вопрос, конечно, еще у нас открытый.
— Прекрати, Сомова, ерунда ведь все это. Всего пару дней, а может, и меньше, — хлюпая носом, сказала сама себе. — Оно и хорошо, поскучаем правда друг по другу. Люди нормальные все время так делают. Наверное.
В новогоднюю ночь мы досиделись до трех утра под бесконечные рассказы Андрея про их детство, в которые Камнев только изредка вставлял короткие емкие фразы. Приключений у них, судя по всему, хватало, я даже обзавидовалась сначала, услышав о том, что каждое лето они проводили с дедом Ярослава в самой настоящей тайге. Грибы, ягоды, рыбалка, охота, ни души вокруг. Мне это представлялось едва ли не экзотическим существованием в девственных джунглях. Но впечатление ауры романтичности и вечного веселья мигом рассеялась, как только мой саблезубый вскользь упомянул, что его родители сильно пили, так что других вариантов проводить каникулы у них с Яром не было. Он, рассказывая об этом, даже улыбаться не перестал, так же, как делала всегда я прежде, говоря о материнском пьянстве, только в глазах промелькнуло что-то. То самое, на что тут же откликнулось мое знание, каково это — быть сиротой при живой матери. Не иметь никакого значения для самого родного и любимого человека. Чувствовать себя невидимкой из-за вечной алкогольной пелены. Быть преданной в итоге. Проданной. Мне пришлось срочно отлучиться тогда в ванную, чтобы не выдать себя, не испортить всем настроение. У меня сейчас все хорошо. У нас с Андреем хорошо. Все в прошлом. Новый год, новый город, новая жизнь. Никаких сожалений и боли больше.
При том, что о детстве я наслушалась, ни единого факта из жизни в более взрослом возрасте мне из Боева вытащить не удалось, кроме разве что упоминания об их совместной с Камневым работе в милиции.
