жизнь её маме, но при этом дал жизнь ей самой. Но расспрашивать о нём она не смела.
— Нельзя же по одному человеку о всех мужчинах судить, — произнесла Даша, пытаясь успокоить родительницу.
— Думаешь, твой лучше? Нет, дочь! Нет! Все они одним миром… — горько воскликнула мама. — Мне же восемнадцати тогда ещё не было. Я только в училище поступила, санитаркой в больницу устроилась. Младшего персонала всегда не хватает, по документам бабуля моя оформлена была, но она уже болела, ей не до работы, а жить на что-то надо было, лекарства покупать. А я единственная работоспособная оказалась. Вот там мы с ним и встретились. — Даша отметила, что мама не назвала своего единственного мужчину её отцом, да и имени его не произнесла, но ничего не сказала, боясь перебить неожиданное, но столь долгожданное откровение мамы. — Закрутилось всё как-то быстро. Мне такого внимания никто раньше не оказывал, а тут решила, что он меня любит, что женщину во мне увидел. Кинулась я с головой в эти неправильные отношения. Даже не поинтересовалась, есть ли у него семья. Отдалась, потому что любила. Когда бабуля умерла, он помог с похоронами, затем квартиру переоформить. Сюда ходил, ночевать оставался. Я ж думала, вот выучусь на медсестру, в институт пойду, врачом, как он, стану. Замужней себя представляла… А потом в один прекрасный день розовые очки разбились. — На мгновение остановившись, мама набрала в грудь воздух и продолжила так тихо, что Даше пришлось напрячь слух. — Меня попросили Снегурку на детской ёлке сыграть вместо сестрички из другого отделения, она как раз заболела. Ну я и согласилась. Вышла в гриме, меня не узнать, а кругом сотрудники с детьми и он с двумя младшими. Они даже сфотографировались со мной у ёлки. — Мама замолчала, зажмурилась, как будто пережила всё заново, покачала головой, отгоняя морок. — Вот и всё. На том наши отношения кончились.
— Так он так и не узнал, что ты родила? — спросила Даша. Слёзы катились по её щекам, и остановить их не было никакого желания.
— Нет, не узнал. Я уволилась из больницы, устроилась в дом малютки, сначала нянечкой, потом сестрой. И ты при мне была, и я при работе. Но среди детского горя тяжело, я морально не справлялась. Хотелось всех забрать, чтоб они одинокими и брошенными не были. Тебе два исполнилось, когда я в инфекцию вернулась. Тут уж мне соседка помогала, бабусина подружка.
— А он?
— А что он? У него таких, как я, много, вот только жена одна, и дети от неё любимые.
Они ещё долго сидели обнявшись, плакали молча, переживая каждая по-своему. Потом пили чай с молоком и печеньем, и мама всё сетовала, что завтра Даше на дежурство, а она за разговорами ничего ей с собой взять не приготовила.
Мама уснула быстро: повернулась к стеночке, и всё. Только Дашу сон не брал. Она всё думала о рассказе матери, об отце. Увидеть его хотелось, ведь человек он, наверно, неплохой, врач всё-таки детский. Да и мама с ним рядом почти всю жизнь… Вот это казалось странным, даже мазохизмом отдавало. Зачем работать в одном отделении, ведь устроиться можно было куда угодно? Но нет, маме важно было, чтобы он был рядом, пусть чужой, только бы знать, что у него всё хорошо. Даша многое бы отдала, чтобы хоть одним глазком на него посмотреть. И главное, что в этой затее нет ничего невозможного. С этой мыслью Даша и уснула.
Часть 25
Проснувшись, Лара чувствовала боль во всём теле, даже в тех мышцах, о существовании которых никогда не подозревала. Казалось, что встать с постели и самостоятельно дойти до туалета или ванной просто невозможно. Но это всё мелочи, по сравнению с тем неповторимым чувством удовлетворённости, что она испытывала в данный момент. Хотя насчёт неповторимости она погорячилась, потому что готова была повторять всё снова и снова. Поймала себя на мысли, что никогда не думала, что можно поймать кайф от того, что кто-то на грани грубости и бесцеремонности тебя поимел. Нет, Игорь не был жестоким, не делал в постели ничего, что не понравилось бы Ларе, но доминировал во всём, показывая свою власть над ней. И ей это понравилось.
Лара потянулась, сладко зевнула и села на кровати. Подумала, что, скорей всего, на шее и груди остались отметины после их с Игорем забав, но это показалось неважным. Ну, увидят на работе, поймут, и что? Пусть завидуют.
— Проснулась, красавица? — Игорь вышел из ванной босиком, с полотенцем на бёдрах. Оценивающе глянул на Лару, улыбнулся и произнёс: — Порадовать мне тебя нечем, мы безбожно проспали. И если этому факту мои сотрудники будут только рады, то у тебя могут случиться неприятности с начальством.
— Уволюсь, — потянувшись, ответила Лара.
— Так просто? Я думал, что ты своей работой дорожишь, — удивился Игорь.
— Зачем дорожить работой, которая не дорожит мной? Если профессор Шор может меня уволить за одно-единственное опоздание, то пусть будет так. Я в душ, и меня ничего не остановит, даже если с неба посыпятся камни.
Лара подошла к мужчине, прижалась к нему спиной и потёрлась бёдрами о скрытую полотенцем часть тела. Он же поцеловал её в шею и, хлопнув по голой ягодице, отправил в ванную.
— В отличие от тебя, я увольняться не намерен. Управишься за десять минут. — Это прозвучало как приказ, и Лара подумала, что, услышь она такой тон от любого другого мужчины, однозначно возмутилась бы, но Игорь умудрился перевернуть её жизнь с ног на голову.
Она стояла под струями горячей воды и мечтала проводить ночи с Игорем, а потом утром принимать душ в этой шикарной ванной комнате.
Кажется, она влюбилась.
Лара рассмеялась своим мыслям. Влюбилась? Как такое может быть?! Ей почти сорок, ну, тридцать восемь, и если быть предельно точной, за все эти годы ей ни разу не довелось представить «долго и счастливо» хотя бы с одним из своих многочисленных мужчин — Фёдор не в счёт, — а тут пожалуйста, да ещё с кем? С человеком, который смотрит на неё, как на игрушку, а она млеет от его грубых ласк.
В дверь постучали.
— Красавица, твоё время истекло, а я сварил кофе.
Лара быстро высушила волосы, и оделась в то, в чём была вчера. Провести ночь в доме Игоря она с вечера не планировала. Это был экспромт чистой воды. Теперь необходимо заехать домой, переодеться и как-то объясниться с начальством.
Как только они
