выехали на трассу.
— Завезу тебя в лес. Изнасилую и… съем, — сказала она и даже не улыбнулась.
Но Марк и так узнал дорогу. Они ехали на дачу. Туда, где когда-то плавали в озере и грелись под одним пледом у костра. Туда, где Марк однажды уже сделал ей предложение.
И это они называли дом у озера дачей, на самом деле это был уютный двухэтажный благоустроенный коттедж. С верандой, лодочным причалом, камином в гостиной, окнами от пола до потолка, стеллажами с книгами, запахом дерева и скрипом половиц по ночам.
Сегодня дом выглядел как никогда ухоженным.
Гравий на дорожке очищен от прошлогодней листвы. Чистые окна блестели даже в темноте. Доски веранды покрыты свежим лаком. Его запах Марк почувствовал, едва вышел из машины.
Он переживал, что Аня свернёт с трассы не на том повороте, но она так уверенно нашла дорогу, что Марк посмотрел на неё с удивлением.
— Мы были здесь на прошлой неделе, — ответила она и включила свет. На веранде зажглись нарядные фонарики, которых раньше здесь не было. — Можно сказать, всю неделю здесь жили. Вернее, твоя мама жила, а я моталась туда-сюда. Мы всё помыли, убрали, покрасили. Сгнившие доски заменили. Генератор заправили. Свет на веранде сделали, — подняла она лицо к фонарикам. — Красиво, правда?
— Волшебно. Как в сказке, — согласился Марк. И посмотрел на неё с удивлением. — Ты всё это сама сделала?
— Нет, конечно, — засмеялась Аня. — Я только окна помыла. Ну и фонарики эти купила. Это всё Ярослав. Ну… главный строитель с маминого «объекта», — пояснила она, когда Марк непонимающе нахмурился.
— Они с матерью что?..
— Т-с-с… — она приложила палец к губам.
— Всё сложно. Твоей маме всё же удалили грудь. Она слаба, больна, подавлена. И сейчас менее, чем когда-либо чувствует себя привлекательной. Поэтому о чём-то большем говорить рано, но да, она ему нравится. Очень нравится.
— Он разве не моложе лет на десять? — припомнил Марк этого Ярослава.
— На двенадцать, — ответила Аня. — И это тоже проблема. Но не для него. Он занимается ремонтом в её новой квартире, и он рядом. Терпелив и заботлив. У него золотые руки, два высших образования, потрясающее чувство юмора. Он очень интересный мужик, — улыбнулась она. — И чертовски привлекательный.
Марк развёл руками.
— Кто бы сомневался. Она на меньшее вряд ли бы согласилась. Но я даже не знаю, что чувствую.
— Радость, Марк. Ты чувствуешь радость, — подсказала Аня и поёжилась.
— Замёрзла? — спохватился Марк. На улице, определенно, было прохладно. Апрель — это, конечно, уже не зима, но ещё далеко не лето. — Пойдём в дом. Я зажгу камин.
Дом сиял чистотой. Пахло свежестью и смолой от свеженаколотых дров.
Марк закутал Аню в плед, растопил камин, зажёг свечи.
Они перебрались на ковёр, поближе к потрескивающим дровам.
Тепло. Уютно. Безопасно. И Она — в его руках.
— Чего-нибудь хочешь? — спросил Марк.
— Тебя, — ответила Аня, прижимаясь к нему сильнее. — Навсегда.
— Я твой, — сказал он и достал кольцо. Чего тянуть. Марк и так знал, что она — всё, что ему нужно. — Выходи за меня?
— Ты серьёзно? — она подняла лицо.
— Я объездил весь Стамбул, чтобы его найти. — На ободке кольца из белого золота сияли россыпью камней четыре лепестка клевера. — Я хотел, чтобы оно было именно таким. Твоим.
— Нашим, — поправила она. В отсветах огня в её глазах блестели слёзы.
— Нет, твоим, — улыбнулся Марк. — Наш клевер мы съели тогда пополам, чтобы никогда не расставаться, а этот пусть будет у тебя целиком. Я буду любить тебя за двоих, а ты поддерживать огонь в очаге и хранить обе половинки. Они неделимы. Если однажды ты меня разлюбишь, вот тогда и вернёшь мне половину: половину клевера и половину моего сердца.
— Если однажды я тебя разлюблю, то попрошу назад половину своего сердца и ту половинку клевера, что ты тогда съел. Не знаю, что тебе будет вернуть сложнее, — улыбнулась она.
Он засмеялся и надел ей на палец кольцо.
— Люблю тебя.
— И я тебя, — коснулась она его небритой щеки.
Уснуть в эту ночь им было не суждено.
Аня заснула у него на груди, когда забрезжил рассвет. А Марк так и не смог.
Он вдыхал её запах и не мог надышаться. Прижимал её к себе и боялся отпустить. И закрыть глаза тоже боялся — вдруг это всё ему приснилось и исчезнет с рассветом.
На её пояснице алела ссадина. Ковровый ожог. Марк стиснул зубы. Чёрт! Не надо было заниматься сексом на ковре. Он должен был быть аккуратнее. Надо было что-то подложить. Но Марк, конечно, об этом не подумал. А его горячая Печенька всегда отдавалась с такой страстью, что дух захватывало, а тут и подавно, словно они год не виделись.
— Гормоны, — рассмеялась она, когда Марк, изображая обессилевшего гладиатора, показал, что сдох, то есть пал смертью храбрых в неравной схватке.
«Гормоны?» — подумал он сейчас.
Когда он прилетал больше месяца назад, они не предохранялись, потому что было нечем. Он, конечно, пытался, но не уверен, что у него получилось. К тому же прерванный половой акт — худший способ контрацепции, любила повторять его мать. И она знала, о чём говорит.
Доктор Терновская буквально багровела от возмущения, когда видела в каком-нибудь опросе, что прерванный половой акт по-прежнему пользуются популярностью, и не у одного-двух процентов, а порой у половины анкетируемых.
— Двадцать первый век, — взмахивала она руками, — даже кружку Эсмарха изобрели почти сто пятьдесят лет назад, но ещё до нашей эры во влагалище помещали смесь из листьев, мёда и ворса, чтобы блокировать сперматозоиды, а в Средневековье принимали противозачаточные снадобья. Но некоторые до сих трахаются как неандертальцы, и мозг, видимо, имеют не более развитый, чем у них.
Ну что ж, выходит её сын тоже неандерталец.
Марк беззвучно засмеялся. Грудь заходила ходуном. Аня пошевелилась, но не проснулась.
Но Марка развеселило не это. Он подумал, что его Печенька беременна и засмеялся от радости.
— Я не случайно встретил тебя на сайте знакомств, — каялся Марк по дороге на дачу. — Я искал. И нашёл. Нет, я не собирался тебя контролировать, не хотел что-то объяснять или доказывать. Я хотел… не знаю, — выдохнул он. — Я просто невыносимо скучал. И пусть ты меня разлюбила, я хотел коснуться тебя хотя бы так. Мне очень тебя не хватало. И неважно, о чём мы говорим. Неважно, что обсуждаем. Я всё равно писал тебе. Я писал, даже когда ты не могла прочитать.
— Я тебя не
