– Извини за тон, я не хотела, это во-первых. А во-вторых, надо следить за своей дочерью, Лень. Доверяй, но проверяй. Знаешь такую пословицу?
– И все-таки, что-то случилось, да, Кать? Ты какими-то загадками говоришь. Я чего-то не знаю, да?
– Ничего не случилось, Лень. Пока – не случилось. Извини, что оторвала тебя от важного дела. Продолжай на здоровье.
Развернулась, быстро пошла обратно к дому, втянув голову в плечи и поеживаясь. Утро выдалось прохладное, росное. Домашние тапочки намокли в траве, ногам было холодно. Вдруг Леня тихо ее окликнул:
– Погоди, Кать… Она что, к Никитке в Москву уехала, да?
Прозвучало весьма тоскливо. Догадался, наконец. Даже отвечать ему не хотелось. Да и чем он может помочь в принципе?
– Кать, не уходи, ответь мне…
– Не знаю ничего, Лень. Да и некогда мне, на прием опаздываю, извини.
Зайдя домой, тихо, на цыпочках, прокралась по коридору, заглянула в спальню. Саша лежал, уткнувшись лицом в подушку. Может, спал, а может, делал вид, что спит. Все-таки обиделся, наверное… Шагнула тихо вперед, стянула со спинки стула платье и вышла, плотно прикрыв за собой дверь. Ничего, все будет хорошо, вечером они обязательно помирятся. Все, все будет хорошо…
Ей и впрямь казалось, что все дальше пошло хорошо, перетекло в колею нормальной семейной жизни. По крайней мере, внешне не к чему было придраться. Семейные ужины, общая постель, общие разговоры о работе. Правда, наплывало на нее иногда довольно странное ощущение, что Саша смотрит на их семейную жизнь будто со стороны… Будто приглядывается задумчиво. Или замолкает посреди разговора, уходя в свои мысли. Все чаще она стала ловить на себе его задумчивый пустой взгляд и ежилась под ним неуютно. Еще и Гриша ей свинью подложил – замкнулся, не подпускал к себе Сашу дальше пуговиц, выставляя щитом упертую молчаливую вежливость. А с вежливостью приказным порядком ничего не сделаешь, это ж не хамство все-таки. С хамством было бы легче, поставила бы его на место, и все.
А она честно старалась, чтобы все было хорошо! Наводила в доме уют, пекла пироги по выходным, следила за собой тщательно. И ластилась к Саше, как умела. И любила, как могла. Иногда глядела на него, и сердце от любви замирало… Ну что, что еще ему нужно? Тем более, сам этого хотел…
Тот вечер она никогда не забудет. А главное, предчувствия никакого не было, все шло как обычно. Пришла вечером домой, никого не застала, ни Сашу, ни Гришу. Начала разгружать сумку с продуктами, соображая, что бы такое приготовить на ужин. Услышала шаги на крыльце, встрепенулась улыбкой… Нет, это не Саша. Это Гриша пришел.
– Ты где был? Опять в футбол играл?
– Да… А что?
– Ничего! Лучше бы почитал что-нибудь! Или в парикмахерскую сходил, постригся.
– Ладно, я завтра схожу.
– А чем опять недоволен?
– Я всем доволен, мам.
– Ну-ну… То-то из тебя каждое слово клещами вытягивать приходится. Или обиделся на меня за что-то? Ты запомни, сынок, тебе на меня нельзя обижаться. Ты мне слишком дорого достался, чтобы…
– Я знаю, мам. Сто раз уже слышал.
– А ты меня не перебивай! И сто первый раз послушай, ничего с тобой не сделается!
– Ладно, слушаю.
– Ох, вредный какой… Ты Сашу не видел, кстати?
– Нет, не видел. Он как проснулся после дежурства, сразу ушел. И больше не приходил.
– Да? Ну, хорошо… Почисти картошки, пожалуйста. Мне позвонить надо.
– Давай…
Не хотелось ей никуда звонить, разыскивая Сашу, но пересилила себя. В хирургии взяла трубку старшая медсестра, отчеканила, как ей показалось, с издевкой:
– Да, Екатерина Львовна, Александр Сергеевич приходил в обед, потом сразу ушел. А вы его потеряли, да? Ну, вы еще куда-нибудь позвоните, поищите его…
Катя бросила трубку, решив про себя, что никуда больше звонить не будет. Что это она, в самом деле… Не хватало еще слежкой заниматься, как ревнивая женушка. Лучше занять себя чем-нибудь, быстрее время ожидания пройдет. Придя на кухню, подошла к Грише, тронула за плечо:
– Ладно, сынок, не надо мне помогать, я сама все сделаю. Иди…
– Почему? Я ж не отказываюсь…
– Иди, говорю! Что, с первого раза так и не научился мать понимать?
Гриша глянул не так чтобы обиженно, а задумчиво как-то. С грустной и взрослой мудростью, которая Кате совсем не понравилась. Мал еще, чтобы так на мать глядеть. Да и в принципе нельзя так на мать глядеть!
Гриша ушел, она быстро принялась чистить картошку. Руки дрожали мелким бесом, беспокойство в душе росло. Еще и палец порезала, зараза… Кинулась к аптечке, капли крови разлетелись по полу красным веером. Прижала к ране тампон с йодом, подошла к окну…
По двору бежала Ольга. Не шла, а именно бежала, подавшись корпусом чуть вперед и неловко прижимая локти к бокам. У Кати упало сердце – какую-то дурную весть несет…
И застыла, держа щепоть с прижатым к пальцу тампоном на весу. Будто перекреститься собралась, да не успела. Лучше бы перекрестилась…
– Катя! Катя, ты дома? – ворвалась в дверь запыхавшаяся Ольга.
– Да, заходи. Случилось что-то?
– Кать, Лиза таблеток наглоталась! Я сейчас только узнала… О, боже, ужас какой…
– Она… жива?
– Да какое там! Соседи тревогу забили, что она долго из дому не выходит, дверь взломали… А она там два дня уже лежит, мертвая. Никто ведь не потерял…
– Саша сейчас там?
– Да, там. Его соседи вызвонили. И милиция тоже там…
– Понятно. Я пойду, Оль.
Катя двинулась к двери, начала сосредоточенно втискивать ноги в туфли, по-прежнему держа щепоть с тампоном на весу.
– Кать, да ты куда? Ты что, с ума сошла? Только тебя там не хватало! Не ходи, имей совесть!
– Я ему нужна…
– Ага, прям! Сама-то соображаешь, что говоришь? Не нужна ты ему нисколько, даже наоборот… Именно в эту минуту и не нужна!
– Я ему нужна, Оля!
– Да очнись! Хочешь быть дополнением к угрызениям совести? Сиди уж лучше дома! Жди, когда сам придет! Если вообще придет, конечно… Хочешь, я с тобой побуду?
– Нет, не хочу. Мне лучше одной…
– Ну, как хочешь. Я, в общем, другого ответа и не ожидала. Вся ты, Катя, в этом и есть…
– Уйди, Оль. Спасибо.
– Ладно, пойду… А ты валерьянки выпей. Или покрепче чего, коньяку или водки. Есть у тебя в доме водка?
– Есть.
– Вот и выпей.
– Хорошо, я выпью.
Не стала она пить водку. Показалось почему-то кощунством в такой ситуации водку пить. Уселась на диване в гостиной, замерла, слушая тишину. Да, в доме было очень, очень тихо… Даже из Гришиной комнаты не доносилось никаких шорохов.
Вдруг он сам появился в проеме двери, позвал тихо:
– Мам…
– Что, Гриша? – медленно повернула к нему голову.
– А эта тетенька, его жена… Она из-за тебя это сделала, да?
