– Нашла что-нибудь? – однажды утром по обыкновению спросил у нее Жан.
– Нет, – Настя отвела взгляд, – но, думаю, скоро.
Она опасалась того, что и Жан тоже начнет уговаривать ее остаться в доме Дювалей, а тогда она может не выдержать и прекратит сопротивление. Конечно, Эдгар был непредсказуем и внушал панический страх, но и Париж с его опасностями и ежесекундной угрозой попасться, пугал все больше и больше. Слишком много она прочитала за последние дни криминальных сводок и бульварных статей.
– А что бы ты хотела делать? – Жан осторожно присел рядом с ее кроватью на стул.
– Да что угодно, – Настя вспылила: как будто у нее был выбор, – но с одним условием: никаких мужчин!
– Я тебе тоже противен? – игриво поинтересовался он.
– Хватит кривляться, – отрезала Настя, – человек, который живет за счет женщины, мужчиной не считается. Ясно?
Произнеся эту фразу, она с удивлением уставилась на Жана – вместо того чтобы обидеться, он расплылся в широкой улыбке, словно невероятно обрадовался каким-то своим мыслям.
– У меня идея! – выпалил он. – Только Элен ни слова – она меня за такие знакомства убьет!
– Ты о чем? – Настя забеспокоилась. Возбуждение Жана моментально передалось и ей.
– Я, кажется, могу пристроить тебя уборщицей в бордель! – радостно сообщил он.
– Тьфу ты, дурак! – Настя опешила и тут же потеряла к его «идее» всякий интерес. Все-таки французы взрослеют гораздо позже русских: в двадцать пять лет это дитя порока не понимает элементарных вещей, даже не слышит, о чем она говорит! Да в подобном заведении просто невозможно будет скрыться от мужских похотливых взглядов. Не хватало ей только новых нервных срывов после очередных грязных притязаний какого-нибудь перепутавшего двери клиента.
– Что-то не так?! – совершенно искренне удивился Жан, прочитав на ее лице бурю отрицательных эмоций. – Ты же сама сказала, что не хочешь внимания мужчин.
– И? – с ехидством спросила Настя, скрестив руки на груди.
– И им там будет не до тебя! К тому же по твоим понятиям – это вовсе и не мужчины, – с вызовом ответил Жан. – Секс с женщинами – их работа. Ну, если только ты сама захочешь заплатить… – съязвил он, не удержавшись.
– Подожди, – растерялась Настя, – ты хочешь сказать, в Париже есть бордель для женщин?
– А почему бы и нет? – пожал плечами Жан. – Что женщины не люди? Боюсь, пока Элен не встретила меня, у нее были все шансы стать постоянной клиенткой такого вот «клуба для дам».
– И это легально? – Настя никак не могла переварить услышанное. Но уже поняла, что именно такое заведение и может ее устроить: ей невероятно хотелось увидеть «жизнь наоборот», собственными глазами убедиться в том, что есть в мире место, где женщины унижают и насилуют мужчин. А не иначе!
– Похоже, дурочка – ты! – ответил мстительный Жан. – Во Франции проституция нелегальна, не знаю, как там у вас в России. Но не пропадать же востребованной услуге по этой причине!
– А меня возьмут? – Настя обнаружила, что любопытство уже просто раздирает ее изнутри. Интересно, как это все происходит?
– Будем надеяться, – Жан развел руками, – по крайней мере, там ты никого не смутишь своим нелегальным пребыванием в стране. Если уж накроют – то высылать придется половину «сотрудников». Так что одной проблемой меньше, одной больше…
– А ты-то откуда все знаешь? – Настя хитро посмотрела на Жана. – Не подрабатывал случайно?
– Иди ты к черту! – возмутился он и запустил в нее свежей газетой.
Через неделю, после долгих слезливых прощаний с Элен, Настя, сопровождаемая Жаном, вышла из дома и направилась к метро. Элен молодые люди соврали, что Жан нашел для Насти место гувернантки в семье русских эмигрантов. На такое счастливое стечение обстоятельств мадам Дюваль нечего было возразить. Она поплакала, причитая, собрала для Насти кое-какие вещи, оставшиеся от дочерей, и сунула ей в руку пару сотен франков на первое время.
Настя шла рядом с Жаном по сияющей ночными огнями знаменитой улице Парижа – Елисейским Полям – и держала его за руку. Они старательно изображали парочку влюбленных студентов, которые соблазнились парижской вечерней романтикой и недосягаемой роскошью. За плечами у каждого болталось по обычному рюкзачку, в который, как правило, складируется все, что составляет жизнь студента: личные вещи, учебники, конспекты. Сейчас оба рюкзака были набиты Настиной одеждой: свой чемодан она оставила в подвале дома Дювалей, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания полицейских.
Настя с изумлением оглядывалась вокруг: на Елисейских Полях в самый разгар ночи она оказалась впервые. Студенческие экскурсии сюда приводили только днем: показывали «Мулен Руж», рекламные плакаты для которого писал еще Тулуз Лотрек, говорили о театрах и кабаре, расположенных на самой знаменитой улице Парижа, рассказывали в общих словах об «историческом и культурном центре» Франции. Сейчас, когда саму улицу, стеклянные витрины дорогих бутиков и стены домов освещала только внутренняя подсветка магазинов и фонари, все здесь выглядело иначе.
Тут и там собирались группки людей, многие из которых были одеты, мягко выражаясь, странно. Настя долго ломала голову над тем, была ли рыжая девица, улыбнувшаяся Жану, девочкой или ряженым мальчиком, пока Жан не развеял ее сомнения одним-единственным словом – «трансвестит». Причем произнес он это совершенно спокойно, просто констатируя факт: в его голосе не было ни напряженности, ни злобы. Настя подумала, что в Москве тут же нашелся бы не один десяток желающих «перевоспитать» такого мальчишку, выбить из его крашеной головки розовую дурь. Все-таки французы отличались терпимостью и широкими взглядами на жизнь. Еще бы! Вряд ли, будь по-другому, в их литературе появился бы Шарль Бодлер. Или наоборот, он сам положил начало нетрадиционному мышлению родной нации?
Пока Настя оглядывалась по сторонам и размышляла о том, что многие сексуальные проявления человеческой натуры, если только они не задевают чести и достоинства других людей, выглядят скорее забавно, чем противно, они нырнули в какую-то подворотню неподалеку от «Мулен Руж». Двадцать минут петляли по узеньким улочкам, а потом Жан внезапно свернул во двор и позвонил в обшитую кожей широкую тяжелую дверь. На ней не было ни вывески, ни каких-то опознавательных знаков. На звонок дверь моментально приоткрылась, и низкий голос спросил: «Что вам нужно?» Жан, видимо, с перепугу, тонко проблеял имя Поля Вотто, который должен был договориться об их визите к директору. Дверь распахнулась, и тут же, встречая посетителей, звонко запели китайские колокольчики. Они заливались как сумасшедшие и ни за что не желали угомониться. Настя едва различила в темноте высокую фигуру. Лица человека не было видно, только поблескивали глаза и сверкнули белоснежные зубы, когда он проговорил: «Следуйте за мной». Развернулся на пятках и двинулся в глубь по узкому коридору, в конце которого брезжил электрический свет. Когда все трое добрались наконец до освещенной части помещения, оказавшейся скромным офисом, Настя рассмотрела, что их с Жаном провожатый был негром. Довольно молодым, хорошо сложенным афроамериканцем с полицейской дубинкой у пояса. Он распахнул перед ними дверь небольшой комнаты, в которой стояли кофейный столик и несколько небольших кожаных диванов. Комната оказалась проходной – в противоположном конце устрашающе сверкала громадная дверь, обитая железом. Видимо, вела она во внутренний кабинет. Негр подошел к двери вплотную, нажал какую-то невидимую кнопку и услужливо поднял лицо к глазку камеры. Дверь щелкнула и открылась. Провожатый кивнул Насте с Жаном, они вошли.
