— А куда они уезжают и зачем? — осведомился Суханов как-то очень буднично.
— Папу по работе переводят в Ленинград, мы обмениваем квартиру, и отказаться никак нельзя.
— Зачем отказываться? Питер — хороший город. И потом, как туда перевели, так и обратно перевести могут. Правда ведь?
Поля поняла, что сейчас заплачет. И беспроигрышный Галинин план явно не срабатывал, и Борис почему-то вел себя так, как не могла она себе представить даже при самом ужасном раскладе.
— Но я уезжаю с ними! — повторила она с безнадежным отчаянием. — Неужели ты не хочешь ничего сказать мне на прощание?
Он сладко потянулся, хрустнув суставами, потом облапил ее неуклюже и по-медвежьи, как-то мимолетно чмокнул в щеку и спросил:
— Я одного не понимаю: при чем здесь ты? Тебе надо заканчивать университет. Девочка ты вроде бы взрослая, без мамы не пропадешь. И потом, Ленинград совсем рядом, можешь мотаться туда хоть каждые выходные.
— Но где я буду жить? — выговорила Поля непослушными, немеющими губами.
— Что-нибудь придумаем, — Суханов пожал плечами. — У нас, конечно, тесновато, но можно, в конце концов, снять комнату или квартиру.
От домашнего и уютного «у нас» на секунду перехватило дыхание. С мгновенной ненавистью взглянув на слишком быстро вертящиеся стрелки часов, она нервно переспросила:
— Что значит «у нас»? Ты предлагаешь мне снять комнату у твоей мамы?
Он секунду помолчал, словно взвешивая все «за» и «против», провел ладонью по лбу, убирая волосы назад, а потом положил ее голову к себе на плечо.
— Я предлагаю тебе выйти за меня замуж, Полечка, — произнес Борис совершенно серьезно и почему-то немного грустно. — Говоря официальным языком, я делаю тебе предложение.
Поля подскочила в кровати, как ошпаренная, больно ударившись локтем о стену. Лицо ее от волнения тут же пошло красными пятнами. Борис все так же лежал головой на подушке, сцепив пальцы на затылке, и смотрел на нее с непонятной, мягкой, но все же явно читающейся иронией. И ей на миг показалось, что он еще в самом начале разговора раскусил ее примитивную, как медный пятак, уловку, что все понял и просто пожалел…
— Подожди, — она, вдруг устыдившись собственной наготы, прикрыла груди руками. — Подожди, давай считать, что ничего не было и ты мне ничего не говорил!
— Этот этап мы уже проходили, — Суханов мягко привлек ее к себе. — Помнишь, тогда, в Гурзуфе? И не надо создавать себе лишних проблем… Хочешь, я скажу тебе, как ты должна была отреагировать?
— Да! — Поля испуганно взмахнула ресницами.
— Как нормальная невеста, ты должна была томно опустить глазки и сказать: «Ваше предложение так неожиданно! Я подумаю!»
— А ты, правда, хочешь, чтобы я подумала?
— О боги, дайте мне сил все это вынести! — он с притворной тяжестью вздохнул и совсем весело добавил: — Я хочу, чтобы ты стала моей женой, глупая!
Уже потом, собирая с чужой кровати свое постельное белье и складывая льняную простыню в пакет, Поля все-таки спросила:
— Ты на самом деле ни о чем не жалеешь? Потому что если ты не уверен, то не надо никакой свадьбы.
— Да перестань ты переживать, — Борис закрыл форточку и аккуратно расправил цветастые немецкие гардины на окне. — Если ты нервничаешь потому, что не было коленопреклоненной мольбы и официального текста: «Сударыня, будьте моей супругой», то выбрось все свои опасения из головы. Просто романтики во мне самый минимум, ты же знаешь. На букет цветов ее, конечно, хватило бы, если бы я готовился заранее, а на большее — вряд ли.
— Не в этом дело… Просто мне кажется, что я силой женю тебя на себе, вынуждаю тебя сделать это. Ведь, не соберись мои родители в Ленинград, и никакого предложения не было бы, правда? По крайней мере, в ближайшее время…
Суханов опустился в кресло, поправил воротник полосатой рубашки под джемпером и застегнул на запястье браслет часов.
— Знаешь, Поль, — произнес он с беззлобной насмешкой, — я, конечно, с трепетным уважением отношусь и к твоей безмерной женской хитрости, и к умению манипулировать мужчинами, но все-таки мне кажется, что лавры придворной интриганки тебе не светят… А если серьезно, никто, даже ты, никогда и никаким способом не заставит меня сделать то, что я не считаю правильным…
Минут через десять вернулся Ромка, который и стал первым человеком, узнавшим об их помолвке. Нельзя сказать, чтобы он был удивлен, скорее, воспринял это как должное. Развел руками: мол, молодцы, ребята, я вас поздравляю, и полез в бар за бутылкой шампанского. Пока Поля расставляла на журнальном столике фужеры, хозяин попытался бесшумно открыть бутылку. Это ему не удалось. Пробка, освобожденная от проволочного каркаса, вылетела из горлышка с ужасающей скоростью и на этой же скорости врезалась в хрустальную люстру под потолком. Добрая половина шампанского выплеснулась на пол. Потом Суханов вышел покурить на балкон, а Поля решила помочь Ромке убрать лужу с ковра. Когда она закончила и подошла к балконному стеклу, чтобы позвать Бориса, он все еще курил. Лицо его было непроницаемым и холодным, как камень…
* * *
Поезд прибыл в Петербург рано утром. Над влажным асфальтом еще висел клочьями синеватый туман, и хотя синоптики обещали жаркий день, было пока довольно прохладно. Антон первым спрыгнул на перрон и подал Поле руку.
— Питер! — восторженно выдохнул он, запрокинув лицо к небу. — Боже мой, это и в самом деле Питер!..
В глазах его светился пьянящий восторг, а лицо, и без того красивое, казалось теперь почти совершенным. На Антоне были все те же черные джинсы, которые он категорически отказался сменить на что-либо, пусть даже супермодное и суперэлегантное, и кремового цвета плотная рубаха с пестрым шейным платком, купленная Полей перед самым отъездом. Антон был похож на молодого торжествующего бога. И даже в белесых заспанных глазах проводницы, стоящей у ступенек вагона, читалось тихое безнадежное восхищение.
Поля, опершись о его руку, спустилась на перрон. Настроение у нее было неважное. Может быть, оттого, что приближались личные, женские «красные дни календаря», а может быть, по какой-то другой причине нервы ее пребывали в крайне расстроенном состоянии. Чуть ли не ежесекундно хотелось закричать, заплакать, плюнуть на все и уехать обратно в Москву, оставив Антона наедине с его драгоценным Петербургом. Впрочем, она, в который уже раз за последние несколько часов, мысленно сказала себе: «Князь ни в чем не виноват! Не порти еще и ему настроение своей кислой физиономией!», натянула на лицо довольно сносное подобие улыбки и почти поверила в то, что все идет хорошо…
