— Глеб…
Он говорил почти шёпотом.
— Я заказал кольца, церемонию, купил тебе платье… Правда немного посидел с друзьями устроив себе мальчишник. Ты права бегал… Только не к женщинам. На них, зайка, запала не хватает. Я дурею от тебя и в башке одно желание, кинуть тебя на эту кровать… Я извёлся весь. Но я не могу. Должен потерпеть дозавтра. После того, как нас зарегистрируют, я скажу тебе всё, но не раньше. А сейчас лучше уходи.
Он держал меня за руки, отдаляя от себя, причём так, что приблизиться к нему я не могла. Вот эта сдержанность путая и нервировала меня сильнее всего.
— Иди же, иди отсюда скорее, — настойчиво выпроваживая, зашептал он. Глеб содрогнулся представив, на сколько соблазнительно она выглядела там под водопадом. Он чуть не застонал.
Моё сердце готово было вылететь птичкой из груди. Не жизнь, а весёлые картинки. «Значит, спор всё-таки был». Я кивнула опять и выскочила из спальни. «Господи, какая дура! Не дебилка же, в самом деле. Что я творю, совсем сбрендила. Кто только придумал её ту любовь. Ненормальным становишься». Лучше больше не думать об этом. Я хлопнулась на кровать и решив, что наверняка утро вечера мудренее, устав от слёз, всё же уснула. Утром установить я правоту той истины не успела.
Разбудила, принося извинения, вчерашняя женщина служащая в форменном платье. Мне принесли завтрак в комнату. На кровати, рядом со мной, высилась гора коробок… маленьких, больших… всяких. Невероятно, я невеста. Платье было просто, но до приятного красиво. Туфли, перчатки, сумочка, нижнее бельё: всё оказалось впору. Даже не верилось, что это покупал мужчина. Как он это выбирал и когда, где? Натягивала перчатки, когда, постучав, вошёл Глеб. В руках маленький букетик прелестных цветов.
— Доброе утро! Подошло? Понравилось? Ты прекрасна. — Чмокнул он в уголок губ. — Паспорт не забудь.
Я глупо улыбаюсь и прошу:
— Глеб, только брак останется нашей тайной, да?
— Ириша, но это ж несусветная глупость.
— Тогда ничего не будет. — Моментом встала в позу я.
— Что за характер: всё поперёк.
— Да не характер поперёк… Пойми, дома меня размажут, как масло на бутерброд. И икрой сверху не посыпят.
— Но как ты себе представляешь нашу жизнь?
— Честно, не знаю.
— Ладно, что-нибудь придумаем.
— Ты с родителями живёшь?
— Один. Мне осталась квартира. Родители построили приличный дом за городом и обитают там. Им нравится засыпать и просыпаться под запах цветов.
— Это нам на руку. Есть где прятаться. Остальное придумаешь сам, раз твоя голова направлена на выдумку. Дерзай. К тому же ещё два года, как не крути, я должна прожить в общежитии под бдительным оком отцов офицеров.
— Чёрт, я упустил это из вида. Тарасов получит по рукам, если будет лапать.
— Глеб окстись, он таскает нас как курчат под мышки. Ему по должности положено нянчиться с нами.
— Расскажи мне ещё про него, а то я не знаю какая из него нянька. — Недовольно пробурчал он. — В одних местах балдели.
Я хотела рассказать ему про Наташу и то, что взводный сел на жёрдочку, но вовремя прикусила язык. Ни к чему выбалтывать чужую тайну даже мужу.
Взволнованные мы проболтали всю дорогу и не заметили, как машина подкатила к старинному особняку на центральной площади. Ожидание подошло к концу. Водитель открыл дверь. Глеб подал мне руку. Я шла ни жива, ни мертва. Дальше было всё, как в тумане. Натыкаясь на улыбки служащих, ставила подпись, вдевала кольцо, подставляла свой пальчик, целовалась, принимала поздравления. Глеб, затолкав брачное свидетельство во внутренний карман, благодарил за услугу. Чувствую, как он подхватывает меня на руки и, слава богу, я б на своих трясущихся ни за что не доковыляла до машины. Муж, жена — смешно и страшно. Ум зашёл за разум. Потом мы куда — то едем. Он постоянно целует меня и что-то говорит. Ага, просит бросить мою затею с военным вузом. Доказывает, что я вышла замуж за человека способного обеспечить любимой жёнушке совсем не хилый, а может быть и самый высокий уровень жизни. Я улыбаюсь и вожу пальчиком перед его возбуждённым носом. «Не шали. Такого уговору не было». Глеб вздыхает. Напор не прошёл. Мы едем за город в тихий уютный ресторанчик на берегу океана. Нас ждут. Столик на террасе. Много цветов. Глеб разливает шампанское, мы пьём и целуемся. Он нервничает, мнётся и всё же начинает говорить:
— Ириша, я должен… я обещал тебе сказать… Пойми меня только правильно. Прошу, детка, будь умницей и не пыли с ходу. — С надеждой смотрит он на меня, вымучивая из себя слова. — Чёрт, на языке словно гири.
«Ну, уж дудки, помогать не стану, страдай сам, умник», — наблюдая за его мучениями, положила я конфету в рот, уже почти догадываясь о чём пойдёт в таких муках рождающийся разговор.
— Сейчас я всё объясню…
Кто против, объясняй. Я взяла ещё одну конфетку, Глеб по-прежнему собирался с мыслями.
— Понимаешь, ты тогда была права… там, на водопаде. Спор был. Струсил, не признался, побоялся тебя потерять. Я завёлся после дачи не рассказать как. Сашка просил успокоиться и забыть, а мне не терпелось поставить тебя на место. Твой брат предупреждал, что это не простое дело. Но где там… Разгорячился и пообещал привезти тебя на остров. Сашка, зная твой норов, посмеялся и согласился, только при одном условии, если у меня всё же это выгорит, я тебя не трону. Естественно я знал, что плавать не умеешь, на это и поставил. Куда ты с катера денешься. По любому бы на остров привёз. А тут та заварушка случилась… Ир, ну не смотри на меня так. Я осёл тогда на даче уже понял, что влюблён в тебя по уши. Отсюда и бесился.
«И пусть вякнет мне после этого хоть кто-нибудь, что у женщин нет интуиции».
— И на что меня кинули? — как можно беззаботнее спрашиваю я.
Он мнётся, но куда ж деваться раз начал говорит:
— Пиво. Ящик. Проиграл я, проиграл, это же понятно. Вот такие пироги.
«Надо же, угадала даже это».
— Да, не с яблоками пироги твои… — Вяло ответила я, глядя куда-то в сторону.
Он, даже не заметив того, что тон мой говорил о другом, принялся оправдываться:
— Специально после регистрации, но до ночи любви сказал, чтоб у тебя был выбор. Уйдёшь, я пойму, хоть и буду страдать. А теперь откровенность за откровенность. Скажи честно, ты меня презираешь?
Я прищурила глаз.
— Откровенно?
— Хотелось бы, — пожал он плечами.
Его тяжёлый вздох чуть не рассмешил меня. Презирать надо весь мужской пол от рождения и до смерти. Всю жизнь они делают что-то не то, не там и не с должным усердием. Бог уровнял мужской и женские роды. Наградив женщину терпением, а мужчину безумством. Вместе они составляют очень сильное начало. Когда терпение не достаточно целое распадается на кусочки.
