Джон тяжело опустился на землю и стал яростно тереть глаза, которые разъедал дым.
От войны нельзя было убежать. Нельзя было скрыться от смерти. Невозможно было уйти от сознания того, что вся эта кровавая бойня произошла и по его вине тоже.
Черное небо смотрело на покинутую крепость своим единственным желтым глазом луны.
Летняя ночь. От земли шло тепло. Было душно. Воздух казался настолько плотным, что Джон мог бы взять его в пригоршню. Ему с трудом удалось вздохнуть всей грудью, и он невольно поморщился от боли в боку. В тот страшный день Джон обнаружил рану только тогда, когда британские солдаты, преследовавшие после боя отступавших американцев, нашли его у тела сержанта Хичкока.
Лэйтону понадобилась неделя, чтобы набраться сил. Эту неделю он провел в постели, и у него было слишком много времени, чтобы подумать обо всем, слишком много.
Он всегда старался делать только правильные вещи и был так уверен в том, что точно знает, что правильно, а что нет. Когда он был совсем юным лейтенантом в Бостоне, его потрясло ужасное обращение англичан с теми, кого он всегда считал своим народом. Резня в Бостоне была последней каплей. Лэйтон начал работать на Сэньюэля Адамса. Он и не подозревал, к чему это приведет.
Тогда у него не было сомнений в том, кто друг, а кто враг. Он был слишком самоуверен. Ему казалось, что он знает ответы на все вопросы.
Но эти знания не подготовили его к настоящей действительности. Реальность заключалась в том, что люди умирали. Люди, которых он не мог считать врагами, потому что они не были ни злыми, ни жестокими. Они были такими же солдатами, как и он: делали, как и он, свою работу, выполняли приказы, пытаясь, как и он сам, поступать правильно.
И сколько раз Джон ни говорил себе, что все, что он делает – только на пользу Отечеству, ему не удалось разубедить себя в том, что та информация, которую он добывал командованию, приносит много смертей. Если он сам и не нажимал спусковой крючок, это не значило, что был неповинен в этих смертях.
И что еще хуже – Джон не видел выхода. Он мог только продолжать собирать информацию и молить Бога о том, чтобы вся его работа помогала приблизить конец войны. Хотя он твердо знал, что ни одна сторона не уступит другой, пока не разобьет противника наголову, и союзниками его были долг и преданность, которые и вели по тому пути, который он выбрал.
Это было немало. Но, когда глубокой ночью он вспомнил умирающего на его руках человека, этого было недостаточно, чтобы заглушить душевную боль.
Он затянул поплотнее полы своего сюртука. Сегодня Джон исполнял новую роль – уже немолодого бостонского купца, разбогатевшего на торговле с англичанами, считавшего, что торговля выше патриотических чувств. Однако его парик говорил о другом: он был сильно напудрен и имел тринадцать завитков на затылке – прическа, а ля, независимость. Таким образом, выражали свою преданность Родине те, кто не хотел, чтобы британцы заподозрили их в чем-то серьезном.
Лэйтон в редких случаях передавал информацию таким опасным способом. Но на этот раз сведения были большой важности. Именно по этой причине он не стал использовать старый канал в Бостоне, сам приехал сюда с пакетом, зашитым в подкладке пояса. Ему не хотелось рисковать.
В крепости все было тихо. Там никого не было с тех пор, как роту отослали обратно в Бостон. Сюда было далеко добираться – это был единственный недостаток. В остальном, это место было идеальным для тайной встречи.
Его связной должен был быть уже здесь. Джон приблизился к крепости. Было тихо. «Слишком тихо», – подумал он. Слышалось только постоянное жужжание москитов. Он осторожно двигался вдоль крепостной стены, стараясь держаться в тени.
Что это было? Он замер. Ничего. О, Господи, даже его собственное дыхание, казалось ему слишком громким. Он вошел в распахнутые ворота и прошел на середину двора. Пусто. Лэйтон вглядывался в стену, пытаясь найти щель, в которую мог пролезть человек, но ничего не мог разглядеть.
– Стой, – приказ повис в воздухе, тяжелый и зловещий.
Они появились из здания напротив, отделившись от ночной тьмы, казалось, материализовавшись из темной, густой духоты. Солдаты, полдесятка.
Джон похолодел. Они выследили его. Каким-то образом они знают о назначавшейся встрече. Интересно, его связной, мелкий торговец, уже у них?
Рука Лэйтона потянулась к тому месту, где были спрятаны бумаги. Если они схватили связного, Джон уже ничем не может ему помочь. Джон поднял руки, давая понять, что не собирается сопротивляться, но внезапно резко сорвался с места и побежал. Не обращая внимания на выстрелы за спиной, он перемахнул через огород и бросился в лес. Горячий воздух обжигал ему легкие.
Возле его ушей что-то просвистело. О, Господи, пусть они будут плохими стрелками! Сердце тяжело билось в груди. Он бежал к той тропинке, где когда-то обнаружил Бесс и преследовавшего ее солдата. Левое плечо обожгло острой болью. Ноги подкосились, и он рухнул на землю. Боль пронзила и позвоночник.
Сжав зубы, Джон попытался вдохнуть воздух и встать на ноги. Боль можно было выдержать. Плен был недопустим. Лес был все ближе. Сейчас он выглядел иначе – теперь на деревьях была густая зеленая листва. На мгновение Лэйтон замер, пытаясь при неверном свете луны выбрать тот самый кут, и, надеясь на лучшее, нырнул в зелень.
Слава Богу, память его не подвела. Он бежал дальше, ветки царапали ему лицо и больно хлестали по ране. Джон еще раз споткнулся, когда резкая боль пронзила его тело от плеча до колена. Ему нужно было только добраться до своей лошади. О, Господи, где же она? Пот струился по его лицу, мешая смотреть. Он почувствовал, что не хватает дыхания, что свет меркнет перед его глазами.
Наконец-то. Как всегда, он не привязал лошадь на тот случай, если за ним будет погоня. Джон схватился за седло и подтянулся. Левая рука не работала. Не было времени обращать на это внимание. Уцепившись правой рукой, он с трудом перекинул ногу и рухнул в седло.
Господи, какая слабость. Одежда была мокрой от пота и крови, но его трясло от холода. Он знал, что это означало большую потерю крови.
О возвращении в Бостон не могло быть и речи. Сейчас никому нельзя доверять. Он мог обратиться только к одному человеку. Джон из последних сил натянул поводья и вонзил шпоры в бока лошади. Она помчалась во весь опор.
* * *
Солнце еще не встало. Почему же было уже так жарко? Войдя в конюшню, Бэнни почувствовала, что рубашка прилипла к ее спине. Она не любила вставать так рано. Но ей хотелось сделать самую тяжелую работу до наступления невыносимой жары. В конюшне стояли только те пять лошадей, которых ее братья не взяли с собой.
