Валери обняла мать.
– Прости.
Она колебалась. Ей нелегко было произнести простые и очевидные слова, сказать, что мать может оставаться с ней сколько пожелает.
– Чай готов, – вместо этого проговорила она и стала разливать его из белого с золотой отделкой английского чайника.
– Из поместья Стерлингов, – сказала Розмари, проведя пальцем по золотой отделке на крышке чайника. – Очень хорошая вещь. Л где другие предметы сервиза?
– В кладовке. У меня не хватило духу расстаться с ними.
– Что же ты продала?
– Большую часть фарфора, два сервиза из серебра, один оставила; все столовое серебро; полностью Роял Дултон, Ватерфолд и Пладро; большую часть стеклянной посуды.
– А русский канделябр?
– Он сюда не подходит.
Розмари вновь окинула взглядом комнатку и поежилась.
– Как ты можешь жить здесь? Как можно пробыть тут ночь, кстати – ты давно тут обитаешь?
– Немногим больше шести недель. Но это временно, мам. Ненадолго, как номер в гостинице.
– Ужасная гостиница. Мы не останавливаемся в ужасных гостиницах.
Валери почувствовала, как в ней пробуждалось раздражение.
– Помню и я, бывало, поговаривала также. Лучше не напоминай, мама, – она долила чай в чашку Розмари. – Поешь? На обед у меня рыба и салат.
Розмари подняла голову.
– Ты сама готовишь обед? Ты же не умеешь!
– Научилась. Живу я в ужасной гостиничной комнате. Работаю, получаю гораздо больше, чем раньше, хотя вряд ли достаточно, чтобы содержать повара. Долго ты еще собираешься вести себя, будто ничего не изменилось, мама? Все уже по-другому: совсем не так, как было до авиакатастрофы. Я стараюсь свыкнуться, у меня и без тебя полно забот, а ты еще говоришь, будто…
– Не смей разговаривать со мной в таком тоне! – воскликнула Розмари. – Ты просто не хочешь, чтобы я была с тобой. Ты же это имеешь в виду, не так ли? Ты хочешь, чтобы я уехала обратно в Нью-Йорк и оставила тебя одну!
– Да, но я не позволю тебе уехать.
– Да? Ты в самом деле сказала «да»?
– А ты хотела, чтобы я солгала? Я честно говорю тебе все, что чувствую, мама. Мне кажется, мы должны быть искренними. С одной стороны, мне очень хочется остаться одной, мне нужно обдумать, как жить дальше, как обеспечить себя, я уже не та, какой была всю свою жизнь. Мне нужно подумать о Карле, стараюсь понять…
– Что толку думать о нем? Ты вышла за него замуж, а он разорил нас!
– Хочешь сказать, что прежде чем говорить «да» и выходить замуж, нужно было навести справки? Что ж, не навела и теперь стараюсь понять, что же, собственно, произошло; пытаюсь привыкнуть жить здесь, работать, без большого количества друзей, без мужчины… Мама, неужели ты не понимаешь, как мне нелегко?
Розмари покачала головой.
– Ты несдержанна и способна обидеть; шутишь по поводу наведения справок, говоришь, что хочешь, чтобы я уехала обратно в Нью-Йорк… Не знаю, что с тобой творится?
– Да брось, ты отлично все понимаешь, произошло так много событий, словно вчера, но ты жалеешь только себя и ни на что не хочешь обращать внимания.
– Я уже сказала, что не могу терпеть, когда ты так разговариваешь со мной! А почему бы мне не пожалеть себя? Кто же еще, если не я сама? Мне шестьдесят один год, и я не знаю, что меня ждет впереди! Люди моего возраста, особенно вдовы, имеют право надеяться, что дети позаботятся о них!
– Я и намерена это сделать, – спокойно сказала Валери.
Она чувствовала себя в западне, куда ее загнали собственный скверный характер и претензии Розмари. Всю свою жизнь Валери делала только то, что хотела, ни за кого не отвечая, и вот теперь, когда нужно сосредоточиться на построении хоть какого-то подобия жизни на руинах, оставленных Карлом, ей приходится заботиться еще и о матери. «Это несправедливо; дочери должны думать, что матери будут заботиться о них».
Розмари плакала. Слезы струились из-под сомкнутых век и стекали по лицу, делая его блестящим. Казалось, она попала под ливень. «Ну, началось, – подумала Валери. – Теперь она воображает, что стоит посредине бури, наблюдая, как рушится се мир». В Валери шла борьба между гневом и жалостью, мышцы напряглись, в голове шумело. С каждым днем, казалось, остается все меньше шансов вернуть прошлое; с каждым шагом она все дальше удалялась от своей прежней жизни, но продолжала думать, хотя и все реже, что сможет ее вернуть. Насколько сможет она продвинуться вперед? Чем будет зарабатывать на жизнь и как устраивать быт для них обеих?
Впрочем, какое это имело значение; она больше ничего не могла сделать. Она вложила носовой платок в руку матери и обняла ее.
– Я не хочу, чтобы ты уезжала в Нью-Йорк. Ты останешься здесь, со мной. Мы переживем эти невзгоды.
Поток слез, бежавший из глаз Розмари, замедлился и прекратился.
– Здесь? – спросила она.
– Где бы я ни решила жить, – коротко ответила Валери и быстро вздохнула.
«Теперь придется следить за собой, за словами, интонациями своего голоса; к чему увеличивать страдания матери?»
– Прямо сейчас мы начнем готовить обед, – бодро сказала она. – Вместе. Женщины семьи Ашбруков на кухне; кто бы мог в это поверить? Скажу тебе правду – повар я никудышный. Я скорее механик-стажер: читаю инструкции, затем сваливаю компоненты в кучу и надеюсь в итоге получить что-нибудь съедобное, хоть отдаленно напоминающее знакомое блюдо.
У Розмари невольно вырвался короткий смешок.
– Есть немного рискованно… Ну да ничего, зато имеются и свои плюсы. Гораздо интереснее заранее не знать, во что все может вылиться.
Розмари кивнула:
– А мне нравится знать финал заранее. Я никогда не пойду в кино, если фильм завершится трагически. Я всегда первым делом прочитываю последнюю главу книги, чтобы удостовериться в хорошем окончании.
– Неужели? Никогда не знала. Но тогда уже не интересно читать, не так ли? Ведь если писатель продумал все от начала до конца…
– Ну и что? Я не хочу тратить свое время ни на что другое, кроме счастливых финалов.
Валери кивнула. «Я сделаю все, что в моих силах», – проговорила она про себя.
На следующий день они приступили к поискам более просторной квартиры.
Пока Валери находилась на работе, Розмари составила список адресов и по телефону договорилась о посещениях. Вечером они вдвоем проехали по адресам, бегло оценивая квартиры критическим взглядом женщин, привыкших всегда иметь все самое лучшее. Затем Валери повторно произвела оценку квартир уже исходя из имеющихся финансовых возможностей: собственной зарплаты и скромного банковского счета матери, несколько возросшего после продажи драгоценностей.
Прошло около двух недель, прежде чем они нашли место, удовлетворившее обеих. Это был не жилой, а каретный дом, сохранившийся от старинной усадьбы, территорию которой разделили на небольшие участки и продавали под индивидуальную застройку. Каретный дом планировали снести сразу же после продажи земельного участка, а до того времени он был в их полном распоряжении. Причем арендная плата, по мнению Валери, была ниже, чем он того заслуживал. Валери и Розмари переехали туда, не имея ни малейшего представления, сколько времени смогут прожить в нем.
