Как и Наоми, он станет говорить только тогда, когда выполнит свою задачу. Какое-то время я не возражаю, но мне кажется, я хочу вернуться к Наоми.
– Buona sera, Гийом. Извините, что прервал, но я пришёл, чтобы получить вещи, которые мы обсуждали.
– Buona sera. Un momento, per favore19.
Подняв палец вверх, продолжает печатать второй рукой. Он очень похож на Наоми, и они могли бы быть близнецами. Это любопытная мысль, и я задаю свой вопрос прежде, чем успеваю остановить себя.
– Гийом ты с... – как там говорила Наоми, – Аспергером?
– Аспергер? Не понимаю.
– Страдаешь от синдрома Аспергера?
У него поднимаются брови вверх.
– Откуда ты знаешь?
– Ты напоминаешь мне кое-кого, – говорю я, стесняясь и не желая выдавать Наоми Гийому, ведь он занимается торговлей информации. – Того, кого я знаю с синдромом Аспергера, очень трудно отвлечь от выполнения задачи.
– Да. Но теперь я закончил, и я весь твой, – картинным жестом он поднимает палец, ударяя по кнопке ввода.
Эти французы всегда такие буйные. В отличие от Наоми, он смотрит мне в глаза, по крайней мере, несколько секунд, прежде чем отвести взгляд на дорогую сумку около меня. Он скользит взглядом от меня к сумке.
Открыв сумку, вижу в ней заказанные мною вещи и толстый конверт. Я открываю его и вынимаю документы. Там паспорта с нашими новыми личностями, а также приглашения. На этот раз я из Грузии, а Наоми из Англии. Она смотрит на меня, рыжая и прекрасная. Замечательная цифровая манипуляция телефонной камерой, которую я сделал ранее.
– Там всё. Я бы не обманул тебя.
– Конечно, нет, – успокаиваю я его, вспоминая, как Наоми ворчит, что у людей с синдромом Аспергера тоже есть чувства. – Мне просто интересны эти приглашения.
Я вытаскиваю листы толстой льняной бумаги и машу ими.
– Мне тоже интересно. Никогда не думал, что ты о таком попросишь, и что тебя такое интересует.
– Ты удивишься тому, что меня интересует, – бормочу я, вспоминая отметины на своём теле.
– И всё же, это место? Человек, которого ты ищешь, святой по сравнению с самыми порочными извращенцами. Знаешь, он собирает картины, на которых изображены женщины и животные вместе.
– Это правда? – я хладнокровно приподнимаю бровь, надеясь, что не выдам ускорения своего сердцебиения оттого, что мы близки к нашей добыче.
Он наклоняется, и его взгляд сверкает от волнения.
– Говорят, что у него есть картина Леонардо «Леда и лебедь», и что в прошлом году он купил Караваджио у француза.
Под моим холодным взглядом он закрывается и начинает поправлять предметы на своём столе – его клавиатуры, мышь, USB-порт, беспроводной динамик. Смилостивившись над ним, и довольный тем, что он предоставил Наоми всё необходимое оборудование для нашего визита в Венецию, я вручаю ему пачку сигарет. Он открывает её и кивает.
– А этот твой... друг. Почему ты говоришь, что у него синдром Аспергера?
– Мой друг сам признался. В этом состоянии нет ничего постыдного, – отвечаю я, не двигаясь к сумке.
Гийом вытаскивает сигарету и зажигает её. Запах табака немедленно наполняет комнату.
– Ты не считаешь его странным со всеми этими припадками, странными вопросами и склонностью забывать даже, что кто-то находится рядом?
Это звучит, как жалобы на нападки, которым подвергался Гийом. Жалобы, которые я слышал от Наоми.
– Нет. У всех нас есть свои причуды, так ведь? – он кивает в ответ. – Мой друг – интересный и талантливый.
Я вспоминаю пощёчину по лицу и царапины на моей груди. Очень талантливый.
– Те вещи, о которых ты говоришь, меня не беспокоят.
– А на публике твой друг не позорит тебя?
Вспоминаю инцидент с таможенником.
– Я не был опозорен. Иногда поведение моего друга может вызывать проблемы, но они незначительны и не обесценивают человека.
– Тогда ты отличаешься от большинства людей, Василий. Многие не хотят с нами связываться.
– Не считаю тебя странным или чудным, Гийом. Не больше, чем другие. Моя сестра, например, любит педантичность и аккуратно раскладывает вещи.
А мне кажется нравиться чувство боли во время полового акта.
– Мы все странные по-своему.
– Это правда, – он делает ещё одну глубокую затяжку, выдувая мощный поток дыма.
Он очаровывается им. Замечаю это, поскольку видел такое выражение в глазах Наоми, когда она отвлекается на что-то, что кажется ей увлекательным. Предпочитаю быть её отвлечением, но это может быть что-то столь же эфемерное, как дым.
– Мне нравится их вкус, но их так трудно достать с тех пор, как мне запрещён въезд во Францию.
– Тебе нужно попросить и тебе доставят ещё.
Он трясёт пачку, слушая, как три бриллианта внутри бьются о стенки.
– Мне почти грустно, что тебе пришлось выкинуть четыре сигареты, чтобы освободить место для этих безделушек.
Я слабо улыбаюсь ему.
– Пришлю тебе коробку, если попросишь.
Но он не просит. Просить, значит, стать мне должным.
– Говорят, что Братва Петровича находится в смятении, что её власть в России и за рубежом может прекратиться.
Я обнажаю зубы.
– Те, кто так говорят, полны зависти и скоро пожалеют об этом.
– Думаешь, ты сможешь сохранить эту старинную семью? Ты не Петрович, – говорит Гийом, выдувая ещё одну порцию дыма.
– Нет. Я лучше. Уничтожу всех, кто пойдёт против меня, и каждого члена их семей.
– Но ведь организация называется Братва «Петровичей», значит, ты должен быть Петрович, разве нет?
Каждый Папа менял своё имя, но Ватикан, построенный на костях святого Петра, постоянен. Так, и в Братве. Папа, пришедший к власти, диктует собственные правила, украшает стены своими наградами и записывает свои победы в фолианты на библиотечных полках. Но ещё он хранит папство для следующего правителя. Просто гарантирую, что сохраняю Братву для следующего главы.
Я оставляю Гийома изучать потоки дыма.
Вокруг многие люди сомневаются в необходимости Братвы, сомневаются как в нашей дружеской поддержке, так и в готовности острия меча. Но если я... мы... сможем зародить веру в Братву, чтобы вся наша семья поднялась против наших врагов. Угроза возмездия обеспечивает безопасность.
Мне нужен мир для тех, кого я люблю, а не только для моей сестры, но и других. Одного. Глупая картина стала для меня символом. Если я добуду её, то смогу избавится от Елены Петрович и убедиться, что Катя и Наоми могут жить нормальной жизнью без страха.
Когда я возвращаюсь в нашу маленькую комнату, Наоми сидит в кресле, которое покрыто моей одеждой.
Она хмурится.
– Куда ты ходил?
– Получить наши приглашения в «Понте-делле-Тетте». Это клуб, куда можно войти только по приглашению, в Венеции. Гийом Болье – человек, который может достать много таких вещей.
– Мост...
– Грудей, – помогаю я ей в перевод слова Тетте. – Всё в Венеции связано с водой.
– Почему Гийом не может найти твою картину?
– Он торгует услугами и маленькими драгоценными камнями. И не принимает заказы, которые могут поставить его под угрозу. По крайней мере, больше не принимает.
Она не пытается заглянуть внутрь сумки. Возможно, боится микробов. Поэтому я распаковываю вещи для неё. Приглашения напечатаны на толстом пергаменте и упакованы внутрь большого льняного конверта ручной работы с большими буквами «ПдТ». Там также две маски, сделанные Ка 'Маканой, и ещё одна вещь. Возможно, самая главная.
– Этот клуб несколько отличается. Все там носят маски. Одежду тщательно проверяют на электронику, в частности, камеры или записывающие устройства, а также оружие. Секс-клубы в Венеции редкость. Там нет и проституции или какого-то подобия улицы красных фонарей. Существуют только частные клубы, и это один из самых острожных. Там представлены все виды извращений, которые ты только можешь вообразить. Буквально, всё. Наш план, Наоми, найти и подложить это нашей цели, – я кладу на стол между нами предмет размером в пять сантиметров, выполненный из золотой нити.
