Я кричу о том, как страдаю без него и медленно погибаю. И ещё я прошу его чтобы он простил меня и хоть когда-нибудь снова появился в моей жизни.
Я читаю стихи и по моим щекам льются ручьи слёз, мои плечи дрожат от едва сдерживаемых рыданий, а моё сердце колотится так, будто это последние секунды жизни. Я вся в огне, и я не знаю что мне делать.
Ждать тебя на рассвете или на закате
Глядеть в тусклое небо, я больше не буду
Знаю, ты уже не придёшь и на этой кровати
Меня не коснутся твои горькие губы
Но незачем больше об этом… хватит…
.
Незачем больше помнить, кто вспоминает…
Новая жизнь начнётся помимо нашей воли
Незачем помнить. Всё без следа навсегда исчезает
Не оставляя места для слез и боли
Не помнить, не знать и время как снег растает
.
Не чувствовать, что больше не будет тела
И боли не станет и никто не увидит
И не узнает, что стёрлось или сгорело
Поблекло, исчезло или сошло с орбиты
Померкло, разрушилось и охладело
.
И вдруг происходит чудо. Роб, которого я представила сидящим в зрительном зале, оживает. Он поднимается с кресла и делает несколько шагов к сцене. Я так хорошо и точно представила его, что он точь-в-точь как настоящий, как настоящий живой Роб из плоти и крови. Я даже опасаюсь, что могу перепутать его и действительно принять за настоящего. Впрочем, сейчас я плохо вижу из-за слёз, и моя голова как-то подозрительно кружится.
— Алиса, — говорит мой придуманный Роб, поднимаясь ко мне на сцену.
Он подходит ко мне вплотную и обнимает закрывая от зрительного зала.
— Алиса, — повторяет он, — я здесь, я люблю тебя. Я больше никогда тебя не отпущу.
Я тоже обнимаю его и прижимаюсь к нему так крепко, как только могу. Я чувствую огонь его тела и железные мускулы под костюмом. Я вдыхаю знакомый и ни с чем не сравнимый аромат мирры и пряностей и начинаю догадываться что он, этот выдуманный мною Роб, на самом деле настоящий, тот самый живой Роб, которого я уже не надеялась увидеть.
Головокружение становится невыносимым и я погружаюсь в сладкий туман, из которого на меня смотрит прекрасное лицо. Лицо Роба.
***
Я крепко держу его руку и не выпускаю из своей ни на секунду, он бедный даже в туалет не может сходить.
— Разве ты не чувствовал, что я тебя искала и что мне было очень плохо без тебя?
— Прости меня. Я думал тебе так будет лучше.
— А мне не было. Мне было очень и очень плохо.
Он ничего не говорит и снова прижимает к себе, а потом целует моё лицо, мои влажные глаза и сухие, потрескавшиеся губы.
— Роб… — шепчу я и глажу его руку.
Мы сидим в приёмном покое, куда меня привезла скорая помощь. Видано ли, упала в обморок прямо во время выступления.
— Это всё нервы, это всё нервы! — причитал Сысуев, когда меня укладывали на носилки. — И дурацкие диеты. Аккуратнее, прошу вас…
Меня привезли сюда, осмотрели, сделали анализы и велели ждать. Ну и хорошо, я могу ждать целую вечность, не выпуская руку Роба. Я разглядываю его глаза и снова вижу в них тёплую тягучую карамель с кусочками золота. Я трусь щекой об его шершавый и колючий подбородок и пытаюсь унять внутреннее ликование и радость. И почему, всё-таки, я такая дурочка…
— Я тебя искала, — шепчу я. — Где ты был?
— Больше тебе никогда не придётся искать меня, родная. Я обещаю.
От этого «родная» у меня щемит сердце и увлажняются глаза. Чтобы он этого не заметил, я меняю тему:
— А почему ты закрыл рестораны?
— Да, решил, нечего больше буржуев кормить. Вот, орден получил и всё. Хватит.
Я улыбаюсь. Это потому что я в обморок упала он теперь со мной, как с ребёнком?
— И что теперь делать будешь?
— Русский национальный гурмэ-фастфуд.
— Ты и фастфуд?
— А что, доступная еда может быть качественной и вкусной. Вот запущусь через месяц, сама увидишь, буду тебя только бутербродами кормить, — он едва заметно улыбается.
Да я вообще могу не есть, лишь бы с тобой, думаю я и прижимаюсь к нему ещё теснее.
— Лисицына, — раздаётся резкий голос медсестры.
Я вздрагиваю и начинаю подниматься.
— Проходите к доктору. А вы, мужчина здесь подождите. Только Алиса Вадимовна.
— Я с ней, — суровеет Роб.
— А вы родственник?
— Муж, — твёрдо заявляет он.
— Ну раз муж, заходите.
Доктор внешностью и манерами напоминает сериального врача в исполнении Максима Аверина. Он кивает на стул:
— Присаживайся. А это кто?
— Муж, — несмело отвечаю я.
— Понятно. Ну что, Лисицына, здорова ты. Всё у тебя в норме, анализы отличные.
— Подождите. Как в норме, а откуда тогда обморок? — напористо вступает Роб.
— Да, — небрежно машет рукой доктор Аверин, — ничего же страшного не случилось, к тому же не обморок, а головокружение. Обычное дело. Правильно питаться, чаще гулять, побольше свежего воздуха — всего делов-то.
Доктор мне весело подмигивает, и я чувствую, как лицо заливает румянец. Что?! Неужели?! Я прикрываю рот ладошкой и чувствую, как под сердцем разливается приятное тепло.
— Ага, — подтверждает он мою догадку и расплывается в улыбке.
— То есть как это ничего не случилось?! — вскипает Роб. — Вы в своём уме?!
— Да вы не нервничайте, папаша, вон стульчик берите, присаживайтесь. Строгий он у тебя, какой. Ну что? Что так смотрите? Беременна жена ваша!
Эпилог
— Кать, положить ещё салата с крабом?
— Алис, не могу больше, всё бы у вас съела, но уже сил нет. Роб, как же ты готовишь! Просто божественно! Я конечно не Мишлен, но даю тебе сто тысяч звёзд.
Роб снисходительно улыбается:
— Спасибо за высокую награду. Ешь, Катя, тебе за двоих нужно стараться.
— Лучше за троих, — смеётся Саша Реутов и гладит Катю по прилично округлившемуся животу, — а то я тоже не могу больше.
— Вот вечно вы мужики за счёт женщин выезжаете! — шуточно сердится она.
Ласковый ветер играет тонкой тканью белых занавесок и приносит в просторную гостиную солёный воздух и шум прибоя.
— Реутов, — вздыхает Катя, — ты видишь красота кругом какая, а? И почему у тебя нет дачи в Геленджике? Ты куда наследницу на лето отправлять будешь? В пионэрский лагерь?
— Катюша, — говорю я с улыбкой, — в этом доме для вас всегда готова комната. Приезжайте, когда…
«Когда захотите», — хочу сказать я, но меня прерывает ожившая радионяня. Я слышу самый прекрасный голосок в мире. Он пищит и у меня сжимается сердце от нежности. Проснулся! Я вскакиваю со стула, но Роб берёт меня за руку и тоже поднимается.
— Посиди, родная, я сам схожу.
Через пару минут он появляется с Кирюшкой на руках. Тот ещё не отошёл ото сна и выглядит немножко сердитым.
— А кто это у нас проснулся? А кто это у нас проснулся, а? — смешно лепечет Катя.
Кирилл оттопыривает нижнюю губёшку и смотрит на неё недоверчиво, а потом выдувает смешной пузырь. Затем он отыскивает взглядом меня и тянет ко мне свои ручки.
— Проголодался, сладенький? Иди скорее к мамочке.
Лето я провожу в Геленджике, в доме, купленном Робом. Это наша летняя дача. Роб очень занят на работе, но старается проводить с нами как можно больше времени и прилетает на выходные, а мы с Кирюхой находимся здесь безвылазно.
Иногда к нам приезжают друзья, ну, собственно Катя с Сашей. Но Кате уже через четыре месяца рожать, так что теперь они приедут нескоро, наверное, на следующее лето.
Они поженились и их свадьба была через месяц после нашей. Они гуляли шумно и весело, а у нас были только мама с бабушкой и тёткой и Катя с Сашей, да ещё Сысуев и завуч из школы. Мы отпраздновали в узком семейном кругу, а потом поехали на море. Тогда-то мы и полюбили Геленджик.
Новый проект Роба оказался очень успешным, к тому же рынок освободился от серьёзных конкурентов и концепция качественного фаст-фуда нашла огромное число почитателей.
После памятного выступления в ЦДЛ меня заметили. Выступление получилось немного эпатажным, с объятиями, признаниями в любви и падением в обморок, но критики оценили качество стихов, а блогеры нашли повод для забавных репортажей.
