страсть в ее глазах, а не ужас неприкрытый и желание угодить.
В тот вечер я съедаю немного печенья и каши с ужина. Нет, не потому, что я хочу есть, а потому, что боюсь, что Вахид придет проверить, и тогда уж точно станет кормить меня через зонд. Рисковать так я даже пробовать не стану. Знаю отлично, что если он сказал, то так и будет.
На следующий день мне немного лучше, поэтому я могу принять душ, и вымываю голову. В теле, как ни странно, ничего не болит. Не скажешь даже, что меня касались чужие руки. Живот только немного ноет, но думаю, это от того, что я плохо питаюсь.
В этот день мне снова приносят еду на подносах, словно я какая-то королевна, и даже не способна выйти из комнаты сама. Если бы я так себя дома вела, и ничего не делала, уже давно бы отхватила от отца и матери.
Становится немного стыдно, поэтому под вечер, когда служанки уже разъезжаются домой, я решаюсь выйти из комнаты.
В руках несу поднос с посудой. Я в состоянии сама за собой убирать. Мне не нужны никакие служанки. За годы жизни с братьями я сама отлично выполняла эту роль.
Как ни стараюсь ступать осторожно, проклятые стаканы все равно жутко тарахтят, поэтому меня, наверное, еще за версту слышно.
Я спускаюсь на первый этаж, и иду на кухню, но как только на пороге оказываюсь, замираю.
Вахид сидит за столом и ужинает, хотя на часах уже час ночи. Проклятье! Он что, совсем не спит?! Я ведь специально до последнего сидела, и не выходила, чтобы только его не увидеть.
– Чего застыла? Заходи.
Делаю медленный вдох, сильнее впиваясь пальцами в поднос. Мужчина сидит ко мне спиной, и все равно понял, что это я. Как? Господи.
– Я потом…потом зайду.
Невольно бросаю взгляд на Ахмадова и теряюсь. Он в одних только спортивных брюках и майке. Его мышцы бугрятся на спине, плечах и руках. Очень сильный….как лев.
– Я сказал, заходи.
Делаю глубокий вдох, и ступаю босая на холодную плитку кухни.
Подхожу ближе к столу. Как на зло, здесь и правда уже нет никаких служанок. Мы одни в этом доме. Охрана дежурит на улице.
– Я …просто посуду помыть хотела. Можно?
– Да.
Кажется, Вахид совсем не смотрит на меня. Я вижу только, как он усердно разрезает ножом стейк, и отправляет кусок мяса себе в рот. У него в тарелке также жареная картошка и салат, а у меня…урчит в животе, поэтому я резко разворачиваюсь и начинаю усердно мыть посуду, лишь бы не смотреть на него.
Справившись с посудой и вытерев ее насухо, я бросаю взгляд на чайник. Очень хочется пить, но здесь мужчина. Я не могу. Вот же ж…
Опускаю глаза, и сложив кухонное полотенце, молниеносно проношусь мимо Ахмадова, но в последний момент мужчина ловит меня за руку. Хватает намертво, не давая уйти.
– Стой. Я не разрешал уходить.
Ее рука холодная, а пальцы подрагивают в моей ладони, но отпускать ее я не собираюсь.
– Ты чая хотела?
Внимательно смотрю на Малику. Стоит, не шевелится. Очень внимательно сканирует глазами пол. Бледная, но уже не такая мертвая, как вчера. Лучше ей стало, хоть вышла уже из комнаты, и то хорошо. Специально сегодня не трогал девчонку весь день. Вижу уже, как реагирует на меня.
– Да.
– Иди. Готовь свой чай.
Нехотя опуская руку. Держать мне ее понравилось. Черт, да я уже от одного только прикосновения к ней завелся. Соскучился. Сильно.
Продолжаю ужинать и вижу, как Малика включает чайник и берет чашку. Мается. Ищет что-то. До этого ни разу ее на кухне не видел.
– Сахар слева в шкафу.
– Да…Спасибо.
Тянется рукой к верхнему шкафу, открывая мне просто шикарный пейзаж на свою задницу, и я не могу сдержать усмешки. Вот так бы по сто раз в день сахар доставала. Чудо, а не жена была бы.
Вижу, как сахар себе насыпает. Пять ложек сразу. Сладкоежка или скорее, от нервов это делает. Вижу, что больше рассыпает сахара она. Рука ее подрагивает сильно.
Через минуту кобра наливает себе кипятка.
Я слышу по одному только запаху, какой чай он выбрала. Жасминовый. Улавливаю его сразу, хоть сам никогда и не пью такой. Предпочитаю кофе. Исключительно.
Малика берет чашку, но так и не садится за стол. Не двигается. Странная реакция. Нихера не пойму, что с ней.
– В чем дело? Можешь сесть. Я не кусаюсь.
– Нельзя.
– Что нельзя?
– В присутствии мужчины нельзя есть и пить. Я потом…
Ставит чашку, и меня это в конец выбешивает. Я вырос в других традиция, и на эти мне откровенно плевать.
– Чушь не неси. Сядь, я сказал, и пей свой чай. При мне можно. Я муж твой.
Малика губы свои пухлые покусывает, но все же молча садиться слева от меня.
Дует на парующий кипяток, а у меня встает. От одних только губ ее пухлых, которые сейчас в трубочку складывает.
Доедаю свой ужин и, конечно, теперь хочу десерта. Кобра все также чай свой пьет. Как-то несуразно, быстро, словно торопится убежать отсюда.
В какой-то момент девчонка закашливается, и прикладывает пальцы к губам раскрасневшимся, скривившись.
– Ты что, как из леса? Пей спокойно, я не отбираю. Не спеши.
Протягиваю ей тарелку с зефиром в шоколаде. Домашний. Сегодня сделали.
– На. Попробуй. Я вижу, ты любишь сладкое.
Глаза кобры на миг загораются. Тем самым ярким огоньком, но быстро тухнут. Я вижу, что ей хочется взять, даже рука дергается, но девчонка взгляд на меня бросает, и тут же руку свою обратно опускает.
– Спасибо.
Не берет, и меня это выводит.
Сам беру одну сладость. В пальцах сжимаю.
– Рот открой.
Кобра едкий взгляд бросает на меня, но после слушается, крепко сжимая чашку, от чего чай чуть ли не выплескивается уже.
Протягиваю зефир, и кладу Малике сладость прямо в рот. Вижу, как таять начинает на ее языке.
Кобра принимает, глаза свои с трепещущими ресницами прикрывает.
Медленно жевать начинает, а я слизываю с пальцев шоколадную глазурь, коротко усмехаясь. Сладко, но она еще слаще. Знаю уже.
– Вкусно?
– Да. Очень.
Не врет. Ей точно понравилось.
– Как твое колено?
– Нормально.
Не смотрит на меня. За чашкой словно прячется. Почему-то ее щеки стали очень красными сейчас. Забавная, и чертовски заводящая меня.
Не припомню, чтобы при мне бабы
