Он потерял из-за нее семью, а в итоге стал вообще ей не нужен. Пусть она говорила обратное - он не верил. Или не хотел верить?.. Потому что хотел ненавидеть, хотел найти виноватого во всем том, что с ним произошло, в том, что жизнь потеряла всякий смысл…
Он годами винил родителей, потом жену, теперь - Агнию. Лишь бы не сойти с ума от ненависти и отвращения к себе самому…
Но пришло время платить за все содеянное. И он заплатит. Заплатит сам… и заставит платить ее.
- Я уйду, - проговорил, оборвав ее речь.
- Или ты можешь просто… взять себя в руки. Остаться рядом, начать все заново… но не жить так, как сейчас…
- Я уйду, - повторил еще раз. - Но сначала хочу прогуляться с сыном.
Он стремительно прошел вглубь квартиры, распахнул дверь спальни Артема, без слов подхватил мальчишку на руки и пошел на выход…
Она, видимо, что-то поняла. Кинулась вслед, вцепилась в его руки, но он стряхнул ее с себя, как насекомое…
- Мы идем гулять, - повторил безапелляционно-угрожающе.
- Только со мной!
Она попыталась протиснуться следом в кабину лифта, но он был сильнее. Оказавшись на улице, подошел к машине, усадил Артема на переднее сиденье и завел двигатель…
Мальчишка плакал, но Терехов этого даже не замечал. Не обратил он внимания и на Агнию, которая догнала их и в отчаянии била кулаками по стеклам машины, требуя открыть дверь…
Он просто сорвался с места.
Он ехал платить по счетам.
* * *
Некоторое время спустя, в скромной, но уютной квартире, арендованной Лидией, раздался звонок…
И, словно застряв в бесконечном чувстве дежавю, она с ужасом слушала, как ей говорят…
- Ваш муж попал в аварию. С ним был мальчик…
Глава 56
И снова все - как в бесконечном дне сурка.
Снова звонок, снова больница, снова - пересечение трех судеб в одной точке.
И почему я только вообще сюда поехала? Могла ведь остаться в стороне, отмахнуться от Славы и его беды, как от прошедшего этапа жизни, как от призрака прошлого…
Но нет - не сумела. Он был отцом моих дочерей и, вероятно, где-то в глубине души обе все еще его любили, все еще нуждались и, возможно, надеялись на то, что он о них вспомнит. И в память обо всем, что было, в благодарность за то, что дал самое ценное - двух прекрасных детей - я просто… приехала.
И стала невольным свидетелем чужого, болезненного разговора.
* * *
Она ненавидела его.
Впервые он видел ненависть там, где прежде светились только любовь и безграничная преданность - в ее карих, теплых, цвета горячего шоколада, глазах.
Она ненавидела его. За то, что сделал. За то, что жаждал сделать ей больно.
И сделал. Но не только ей - себе самому тоже.
Он смотрел на слезы, текущие по ее лицу, на руки, заломанные в жесте отчаяния, слышал срывающийся голос…
И понимал - он действительно все потерял. А ведь все могло быть совсем иначе…
Будь он другим.
Будь он другим - и он бы с миром отпустил Лиду, или давно признался бы ей во всем и ушел к той, кого, как воображал, любил последние несколько лет. Или просто попытался бы начать жизнь заново, как о том просила Агния, позволив ей залечить его раны, усмирить его демонов…
Но он был таким, какой он есть. Эгоистичным чудовищем, которое хотело забрать у нее все, как забрала она - у него. Хотя виноват во всем был исключительно сам…
Он сам пошел с ней на сближение. Сам пожелал стать целым миром для одинокой, отчаявшейся девочки, сам удерживал ее рядом своими обещаниями, своей ложью, словами, которые она так хотела слышать… и которых ей было достаточно, чтобы оставаться с ним. На его условиях, так, как хотел и диктовал он.
Он, как паразит, высасывал любовь и силы сразу из двух женщин и никак не мог насытиться. И, наверно, Лида была права, когда сказала ему, что он просто не умеет любить…
Он слишком поздно понял, что это вообще такое - любовь. Хоть и питался ею изо дня в день, только когда потерял - осознал, что только благодаря этому и жил.
- Я все могла бы тебе простить… - говорила Агния сквозь слезы, и ее боль передавалась ему самому. - Но ты сделал единственное, чего я никогда тебе не прощу. Никогда!
Он смотрел на нее молча, позволяя вылить на себя все. И не пытаясь даже просить прощения, потому что и сам понимал - тому, что сделал, никакого прощения нет.
Хотя он пытался остановиться. Уже когда выскочил на встречную - вдруг резко, охваченный ужасом прозрения, осознал, что творит. Попытался исправить ситуацию, как мог…
Но для Агнии это ничего уже не меняло.
- Я одного понять не могу, Слава…
Ее разочарование, ее слезы, резали ему душу. Как и мысли обо всем, что сделал прежде. Лида, девочки, Артем… он испортил жизнь всем. Перед всеми был виноват. А понял это в полной мере только тогда, когда ничего исправить уже было нельзя…
- За что ты со мной так?.. Я ведь ничего и никогда у тебя не просила… Покорно ждала, радостно принимала те крохи внимания, что ты давал… Да, забеременела обманом, но я ведь тебя любила так, что хотела оставить кусочек счастья и для себя… Я просто хотела твоего ребенка, именно твоего! Готова была растить сама, одна, лишь бы со мной часть тебя осталась… а ты…
Она разрыдалась, а ему нечем было ее утешить. Нечего было ей сказать…
Кроме одного.
- Я пытался уйти от столкновения…
Но его жалкие оправдания были ей совсем не нужны. Трясущимися руками она смахнула слезы, не глядя на него больше, кинула:
- Я съеду сегодня же.
В горле встал ком. Это были ожидаемые слова, но отчего-то они его убивали. Возможно, потому, что теперь ему больше некуда и не к кому было возвращаться…
Совсем.
- Не надо, - прохрипел из последних сил. - Это твоя квартира.
- Что?..
- Это твоя квартира. Я ее купил для тебя и сына…
- Ты говорил, что я подписываю договор аренды…
- Солгал.
Она молчала несколько секунд, а потом с презрением кинула:
- Можешь засунуть ее себе куда подальше.
Он зажмурился, чтобы больше не видеть ее ненависти и отчуждения. Чтобы запомнить ее лицо совсем другим…
Ласковым, любящим…
Чтобы запомнить, как она смотрела на него когда-то. Не теперь… Не так.
Дверь громко хлопнула, заглушая ее удаляющиеся шаги…
Но, на удивление, вскоре отворилась вновь.
Он не открыл глаз - ему некого было ждать. Он потерял всех и вся…
- Снова та же картина, Терехов?..
Он резко распахнул глаза, с удивлением уставился на жену… Может, она ему только мерещилась?.. Плод его больного, отчаявшегося воображения?..
Лида улыбалась: спокойно, с легкой грустью. На лице - ни отвращения, ни осуждения. Только потаенная печаль, которая делала ее такой прекрасной…
Она была сейчас словно Мадонна на «Пьете» Микеланджело.
- Как ты?
Она подошла ближе, а он жадно смотрел на нее, боясь оторвать взгляд, словно от чудодейственной иконы, которой смел поклоняться лишь вот так, беззвучно, не рискуя произнести вслух ни слова…
Она казалась чудом. Она, лишенная ненависти к нему, бесконечно недосягаемая в своем сострадании даже к такому чудовищу, даже после всего, что он сделал…
Он понял вдруг: только по-настоящему сильный человек может перешагнуть былое. Может простить то, чего прощать нельзя, отодвинуть в сторону злобу и обиду…
Он таким не был… и в этом заключалась его беда.
- Спасибо… что пришла.
- У нас ведь общие дети. Мы не чужие.
Она сказала это просто, как нечто само собой разумеющееся. А он стыдился смотреть ей в глаза, но не смотреть - не мог.
Ее взгляд был словно маяк, который помогал ему не потонуть сейчас в этом море ненависти, которую испытывал сам к себе.
- Я никогда не сумею объяснить тебе, как мне жаль…
- И не надо.
Он понял, что она имеет в виду. Для нее его раскаяние больше не имело смысла, а он сам был наказан уже одним тем, что его испытывал.
