табло.
Чего я никак не ожидаю при встрече, так это загнанного взгляда.
Я всё для себя решил, и заднюю давать не собираюсь. Но чёрт...
Её ещё попробуй убеди. Нет, Полина не дуется, не закатывает истерик. Она, кажется, одеревенела, а у меня рвётся дыхание, так сильно хочется хотя бы обнять.
– Ну здравствуй, Лис, – она холодно смотрит на самокат, затем сразу на мать. – Мам, мы выйдем на пару минут. Мне нужно кое-что Киру разъяснить.
– Боже, как я скучал. Иди ко мне, – отчаянно прижимаю Полину к стене, как только за нами захлопнулась дверь её квартиры.
Всё-таки хорошо она придумала, выйти поговорить. Лисица моя. Умница такая...
И даже если всё совсем не так, я принимаю только эту правду, потому что другой расклад меня убивает.
Руками шарю по острым лопаткам. Жадно прощупываю каждый позвонок, каждое ребро. Тростиночка... Совсем похудела малышка за две недели. Плохо ей было без меня. Тоже места себе не находила, тосковала. Вижу, что тосковала. Взгляд такой – затуманено-жалобный, душу всю вынимает без слов. И не нужно говорить ничего. Что не прошепчут губы, то прокричит румянец: аппетитный до невозможности, спелый, волнующий.
Я ведь помню – её возбуждение цвета крови с молоком. Врезалось в память ещё там на озере – то, как нежно оно горит на щеках, как спускается по шее, сгущается к соскам.
Ох, мать моя, насколько ж они острые... как выпирают сейчас под тоненькой кофтой...
Я, больше не сдерживаясь, сжимаю их меж пальцев и от этой красноречивой твёрдости меня только сильней ведёт.
Тосковала. Теперь ещё и чувствую.
Полина, зажмурившись, ловит ртом воздух. Ресницы смежаются острыми иглами, отбрасывая на кожу ровную тень. Или это усталость? Она спала хоть толком? А я ей снился так же часто, как сам видел эту встречу во снах? Как я ей снился: вот так – прикусывающим послушно изогнутую шею? Или мне спуститься ниже, чтобы можно было впиться со всей дури, не боясь оставить след на видном месте?
Я не жду от нас ответов. Просто оттягиваю в сторону ворот и со стоном всасываю кожу под ключицей. Конечно, сначала приходится согнуться в три погибели, но моя метка на разрумяненной Поле того стоит. Тёмно-бордовая отметина смотрится не менее притягательно, чем выглядело бы самое развратное бельё. Она моя, только моя. А я – её.
– Кир, подожди... Кир! – она упирается ладонями мне в грудь, но попытка оттолкнуть нисколько не проясняет помутившийся разум. Ни капли. Только повышает градус остроты.
Злится. Понятно, что нам нужно объясниться, но поздороваться как следует нужно ещё сильней. Всё равно сейчас некуда податься. Всё чем мы богаты – пара коротких минут на лестничной клетке и я собираюсь выжать из них максимум.
Настойчиво склоняюсь к губам, пробую на вкус упрямую неподатливость. Жду, когда Полина сдастся моему напору: обмякнет, а лучше зароется пальцами в отросшие волосы... любого отклика жду, короче говоря. И не дожидаюсь. Она только сильнее упирается, будто я ей боль причиняю. Но нет же! Я аккуратен в своей жадности, хотя давно на пределе.
– Обними меня, родная, – её борьба даже не со мной – с собою, убивает. Задыхается ведь так же, как и я: хрипит, изнемогает. Так на черта терять момент, которого и без того остался пшик? – Давай же, чудо, – пылающими губами жмусь к самому уху. – Не надо упираться. Я же знаю, что нравлюсь тебе.
– Кир! – откуда столько силы в этой гибкой тростинке? Чуть дух с меня не вышибла ударом в плечо. Во всяком случае, реакции она добилась, я на время замираю, хмуро всматриваясь в раскрасневшееся лицо. – Да, не отрицаю, мне понравилось с тобой... В общем, очень всё понравилось. Я ни в чём не упрекаю, но больше не стану делать того, о чём потом придётся жалеть.
Ну что за дурость?
– Перестань, – едва сдерживаю порыв закатить глаза. Исключительно чтобы не нагнетать. – Нам не придётся ни о чём жалеть.
– Нас нет!
Полина обнимает руками свои плечи, и я залипаю на подрагивающих пальцах: тонких, длинных, любопытных. В голове сразу вспышками картинки, как сжимала меня ими цепко, как скользила – плавно, быстро – по всей длине, как накрыло потом удовольствием, да так, что в мышцах сход гудел аж до самого рассвета. И сейчас вот-вот накроет, от одних воспоминаний. Настолько острой потребности в ком-то я ещё никогда не испытывал. А учитывая мой богатый опыт, в отсутствии эквивалента можно не сомневаться.
Чёрт... Завёлся на раз два. Смотрю, как губы движутся – что-то говорят, а звук запаздывает.
– Чудо, меня арестовали, – накрываю её пальцы ладонями, чтоб хоть частично избавиться от наваждения. – Ты вроде как имеешь повод злиться, но я таких оснований не давал. По крайней мере, добровольно.
Полина какое-то время смотрит мне в глаза, затем иронично качает головой, закусывая край нижней губы. И меня уносит от этого жеста, потому что вызова более эротичного сроду не видел. А на вызов тут же вскидывается кураж. Хочет доказательств? Да без проблем.
– Самому не верится, что я это делаю, – мрачно поясняю, доставая из заднего кармана штанов сложенную вчетверо бумажку. – Вот постановление судьи об аресте на пятнадцать суток. Чёрным по белому. Прочитай внимательно и иди скорей ко мне, пока я совсем не свихнулся.
Полина в сторону протянутого прямоугольника даже не смотрит. Зато смеяться начинает так, что по щекам сбегают слёзы. Злые и крупные.
– Да что опять не так? Ты можешь сказать прямо?!
– Ну прямо, так прямо, – говорит едва слышно, крепче стискивая своё плечо под моей ладонью. – Не знаю, чего тебе стоила эта бумажка, но можешь взять и смело ею подтереться. Я с тобой переспала, Кирилл. Мы в расчёте. Поэтому вали дорогой на все четыре стороны: хоть снова на курорт, хоть к чёрту.
Я начинаю реально злиться и даже уже не пытаюсь скрыть этого. Резкий сход возбуждения превращает недоумение в кипяток, и тот вырывается из меня благими матами.
– Да с хрена ли?! – спрашиваю, наверное, в надцатый раз. Клянусь, эта бестия сведёт меня с ума. Уже свела.
– Действительно. С чего бы? С чего я вообще должна здесь стоять и выслушивать твои оправдания? Подготовился, проявил фантазию. Браво! Я впечатлена. Только зачем я тебе, Кир? Ты получил что хотел.
