чувствовать себя сиротой. А с тобой была строга. Считала, что у тебя и так есть мама. Крыша над головой и всё необходимое.
Мама замолчала. Длинный монолог её напряг. Она тяжело дышит. Её нельзя волноваться. Не знаю, что ей сказать. Такую исповедь от неё слышу впервые. Понимаю, как тяжело она ей далась.
– Выходит, это я вырастила его таким, – глухо произносит она. Поднимаю на неё глаза. Мама плачет.
Её сердце и сейчас рвётся из–за него.
Убила бы этого гада!
Бедная моя мама! С какой тяжестью на сердце она жила все эти годы.
– Не плачь, мама! – вытираю её слёзы. – После операции как только позволят врачи, я обязательно приведу к тебе Виолетту. Увидишь, какая у тебя внучка растёт, – с улыбкой произношу я.
Мама улыбается в ответ.
* * *
Выхожу в коридор. Напротив палаты в одном из кресел, что стоят вдоль противоположной стены, устроился сводный брат.
Я в шоке от того, что видела и слышала в палате. Наконец, отмерзаю, поднимаю на Алика взгляд. Натыкаюсь на его ехидный – в ответ.
Теперь уже понимаю, что это только толстая броня, за которой он прячется.
Он первым пришёл к маме.
Дежурит возле её постели. Переживает за неё.
Выходит, привязан к ней. Любит, по – своему. Ведь своей матери он не знал. Она умерла при родах.
Моя мама была и его мамой тоже.
– Привет, что ли, сестра! – доносится его низкий голос.
Всматриваюсь в его глаза. Взгляд настороженный, словно ждёт от меня удара, готовится его отразить.
Мы с ним так и выросли рядом. Я ревновала к нему свою маму. А он ко мне – своего отца. Хотя я считала это несправедливым. Ведь Хасан тоже холил и лелеял только своего сыночка.
Зря мама всю вину берёт на себя. Хасан внёс лепту и покруче. Оба намудрили в воспитании этого дитяти. До сих пор он у них остался великовозростным чадо.
Зато меня жизнь в таких условиях только закалила. Я с детства приучалась постоять за себя. В подростковом возрасте даже записалась в секцию на бокс. Бросила быстро. Но основные приёмы освоить успела. Так что братец предпочитал жаловаться на меня родителям, вступать со мной в рукопашную не решался.
Строгие условия моего воспитания, в отличия от исключительных оранжерейных – братца, заставили меня рано повзрослеть. Научиться выживать. И зарабатывать деньги. Потому что, когда я начала приносить деньги в дом, работая в клубе певицей, отчим ко мне подобрел. А я обрела некоторую свободу. Конечно, тут мне подфартило, повезло с голосом и слухом.
Но я была безумна рада своей самостоятельности. Алик называл меня пренебрежительно «певичкой». Я замахивалась на него, но не трогала. Меня это собственно не особо и задевало…
Мысли роятся в голове, налетая одна на другую. Картины нашего детства, юности мелькают перед глазами, как кадры киноленты.
Мы выросли с ним рядом. И такие разные. Хотя сейчас, находясь в доме Северского на осадном положении, навыки выживания в токсичной среде, мне здорово помогают.
Может, мне за это благодарить надо братца? Усмехаюсь я.
Но благодарить почему – то язык не поворачивается. Он всегда жаловался на меня, ёрничал и скалил зубы. А ещё я была старше его на три года. И мстила ему, постоянно напоминая об этом. В ответ на его «певичку» я называла его «мелкий». Хотя он уже в четырнадцать лет потянулся ввысь и был выше меня на целую голову.
Но я продолжала его так называть. За всё «хорошее», что он привносил в мою жизнь.
* * *
Падаю в кресло рядом со сводным братом.
– Давай, Алик, рассказывай! – повернув голову, вглядываюсь в его глаза.
Его большие карие глаза, обрамлённые густыми чёрными ресницами, бегают. Смотрит куда – то мимо меня.
– Что я должен тебе рассказывать? – ощетинился он. – Сама всё видела, – кивает на дверь палаты.
Его лицо искривляется в недовольной гримасе. Он явно не настроен говорить со мной начистоту.
Понятно. А когда он был настроен? Никогда.
Спешит перевести тему.
– Как говорится, спасибо, что соизволила прийти навестить маму перед операцией. Очень она переживала, что ты можешь не явиться. А ей волноваться нельзя.
Да уж! Какой заботливый сыночек. И почему я так никогда не умела? Может, поэтому в доме была «сильным полом» я, а не он.
Начинаю заводиться. Надо тормозить. Иначе разговора по душам точно не получится. Впрочем, не факт, если даже буду с ним любезничать, что разговор у нас состоится. Слишком между нами велика пропасть, которую мы оба с ним рыли с малолетства.
– Послушай, Алик! – сдавленно произношу я, удивляясь, как у меня вообще получается сидеть с ним рядом и делать попытки достучаться до него.
За столько лет нашего общения он тоже привык лишь защищаться или нападать.
Но после разговора с мамой я настроена иначе. Впервые на всю ситуацию, происходящую в «отчем» доме, смотрю со стороны взрослого сформировавшегося человека.
Без обид. Претензий. Отрицаний.
Это моя семья. Плохая или хорошая. Какая есть. Моя родная семья.
– Алик! Я хочу тебе помочь, – чеканю я слова.
По расширившимся глазам брата понимаю. Он опешил. Не ожидал. Боится поверить. Думает, я ёрничаю. Ну, или, к примеру, шучу.
Груз прошлых отношений давит нам на плечи. Мешает найти точки соприкосновения.
– Какой у тебя долг? – отрывисто спрашиваю я.
– Большой, Яра. Очень большой! – неожиданно дрогнувшим голосом произносит Алик.
– Я помогу тебе. Но только при одном условии. Хочу, чтобы ты понимал это изначально.
– Каком? Я готов принять любые твои условия.
– Ты будешь лечиться от своей зависимости – игромании. Я оплачу твоё лечение. И полностью буду контролировать этот процесс.
– Я согласен, – выдыхает Алик.
Впервые чувствую себя по-настоящему старшей сестрой. Обнимаю Алика.
– Всё будет хорошо, – на прощание говорю я. Поднимаюсь с кресла и направляюсь к выходу. Охрана следует за мной.
Демьян
Хмурюсь, обдумывая полученную информацию о том, что у Яры больна мать. Тянусь за телефоном.
– Виталий, – набираю помощника. – Пробей, что там случилось с мамой Ярославы? Подключи нужных докторов. И оплати все расходы, – отдав распоряжения, нажимаю отбой.
Вчера Яра не ответила на мои ласки, я здорово разозлился.
Не помню, когда в последний раз мне отказывали. Обычно девушки сами напрашиваются. А я, как правило, занимаюсь тем, что не даю втянуть себя в очередную авантюру.
Некоторые самые рьяные ведут себя как настоящие хищницы, почуявшие добычу. Активизируются и открыто предлагают себя. Порой даже я, видавший виды не то, чтобы теряюсь, но тупо ретируюсь. Отгораживаюсь
