отталкиваю его безрезультатно и прошу прекратить. Дыхание перехватывает от такого напора. Его руки сжимают мои бедра, он проводит рукой вверх и сжимает мою попу, сильнее вдавливает в стену, когда я пытаюсь оттолкнуть. Кроет его от ревности настолько, что потерял контроль над собой.
Кричу и прошу его, чтобы остановился, когда он валит меня на пол, наваливается сверху, пытается целовать, упирается в живот своей твердостью. Чувствую его руку у себя между ног, он трогает меня через белье, дергаюсь и пытаюсь оттолкнуть его. В ушах стучит кровь, он прижимается ко мне, утыкается в шею, целует, что-то шепчет.
— Я беременна! — кричу я, а потом снова и Женя останавливается. Так быстро, что я не сразу понимаю это и продолжаю кричать, чтобы отпустил.
Женя садится рядом со мной. Смотрит в упор, а выглядит так, словно я ударила его по голове чем-то тяжелым. Волосы взъерошены, рубашка расстегнута, на шее и груди красные борозды от моих ногтей.
— Чего? — шепотом спрашивает Женя
— Я беременна, — повторяю я и тоже поднимаюсь, соединяю полы от рубашки, чтобы прикрыть свою грудь.
Женя не шевелится, просто смотрит на меня какое-то время, но это молчание меня убивает, как и то, что стало с Женей, наверное, есть моя вина в том, что он уже второй раз набрасывается на меня в истерике.
— Охренеть… — выдыхает он — Шесть. С половиной. Гребаных. Лет… — он какое-то время молчит — Получишь свой развод, документы только подпишешь сначала кое-какие. Очень важные. Моей семьи касаются, от тебя только подпись нужна. — бросает он на меня полный ярости взгляд — но я тебя ни с чем оставлю, за твое предательство: ни денег, что на счетах у нас, ни недвижимости не получишь, заберу даже то помещение, что мудак этот для твоих картин купил. — это он сейчас о чем? — Так по твоей репутации пройдусь, что даже стремные забегаловки не захотят повесить к себе твои картины, Вика. — говорит Женя, а я не верю своим ушам. — Театры твои будут жалеть, что вообще когда-то с тобой дела имели, а это — он показывает на мастерскую — сожгу к херам, с тобой вместе желательно и с любовником твоим плодовитым. — резко соскакивает. Слова Жени не хуже ударов, причиняют мне боль. Не думала я, что он со мной поступит так. Да и недвижимости у нас никакой нет. Квартира, в которой мы жили — съемная была. А деньги на счетах… да, есть там и то, что мои картины принесли, которые он хочет сжечь. Напрасно я полагала, что мы сможем спокойно расстаться и зря думала, что он спокойно отпустит меня, и про беременность не узнает.
Вскрикиваю, когда Женя подходит к полке с красками и кистями и силой сбрасывает все оттуда, а потом принимается за картины, что аккуратно стоят у стены. Хорошая была выставка, и трудов в работы было вложено много.
Плачу в голос, когда его истерика набирает обороты, и он начинает крушить все вокруг, кидает картины в стены на пол, открывает краску и бросает в них. Если бы знала, чем сегодняшний день закончится, не стала бы просить Эдиту подготовить для нас новое помещение. Зря человека только напрягла.
Поднимаюсь на нетвердых ногах, желая уйти. Адскую боль причиняет мне Женя, когда ведет себя так. Знаю, по своему опыту как тяжело пережить измену, но в тот раз, когда я была на его месте, ничего подобного ему не желала. Да, от боли меня разрывало, но я уйти хотела, отпустить его. Винила себя, с подачи свекрови, что ребенка ему не могу родить подарить полноценную семью, хотела отпустить, чтобы счастлив был, если со мной не получилось.
Вскрикиваю, когда в меня летит банка с кистями и разбивается, ударяясь о стену рядом. Боль в груди становится невыносимой и спускает вниз к животу. Так сильно начинает тянуть, что я скручиваюсь пополам и падаю на колени.
Женя оказывается рядом, не потерял все-таки ещё свою человечность.
Заглядывает мне в лицо, в глазах теперь только паника. Прижимаю руку к животу и думаю, что, наверное, в это мгновение и умру, когда понимаю, что у меня кровотечение.
— Твою мать! — кричит Женя и схватив меня на руки, несётся к своей машине.
Открываю глаза и смотрю в потолок. Несколько мгновений пытаюсь прийти в себя и прогнать сон, который не спешит отпускать, и прислушиваюсь к себе. Хочу понять, изменилось ли что-то, но ничего не чувствую. Пустота, а ещё головная боль и боль в руке. Я снова в палате, которую сейчас щедро заливает солнечный свет. Здесь пахнет лекарствами, свежим бельем и клубникой, а может мне только кажется.
Пытаюсь подняться, но слышу мамин голос. Она просит меня не двигаться.
Нависает надо мной и мне не нравится, что я вижу на её лице. Печаль, огорчение, беспокойство. Много беспокойства.
Закрываю глаза и вспоминаю, почему я здесь оказалась. Сильно сжимаю губы пытаясь подавить всхлип. Чувствую, как слезы катятся по вискам.
— Что с моим малышом? — едва слышно спрашиваю я.
— Вика, — стонет мама — перестань плакать. У тебя угроза выкидыша, думай о малыше, он очень страдает. У нас очень мало шансов дорогая, — она берёт мою руку и крепко сжимает. Но мы не сдадимся, сейчас позову доктора, а потом нужно будет ещё немного поспать. Все будет хорошо, вот увидишь — она целует меня в лоб и пропадает из поля зрения. Я чувствую сильную слабость и головокружение. Через некоторое время слышу голоса, и в палате появляются мужчина и женщина. Снова чувствую боль в руке, а потом все вокруг начинает кружиться, и я падаю в темноту.
В следующий раз, когда я открываю глаза в палате полумрак, горит только ночник. Мама спит на стуле рядом с кроватью. Я чувствую себя уже лучше, но не двигаюсь, я боюсь пошевелиться и потерять своего малыша.
— Проснулась, — слышу хриплый мамин голос, когда осматриваю палату. — Вот и хорошо. — мама поднимается и подходит ко мне. Осматривает моё лицо и слабо улыбается. Выглядит она не хорошо, цвет лица серый, под глазами темные круги.
— Как же я испугалась, — говорит она — угроза выкидыша все ещё сохраняется, поэтому никаких стрессов и волнений. Доктор говорит, что нужно будет оставаться здесь недельку-другую. Но если понадобиться будешь здесь все девять месяцев лежать. — серьезно говорит мама — Какое же счастье! — она берёт меня за руку и вижу как тщетно пытается побороть слезы. — Как я за вас рада. — мои
