в больнице. Я вообще просто хотел, чтобы ты… Чтобы тебе… Просто… Не говорили, что, все так вышло, — высказался. — Вообще ничего не говорили. Сказали бы, что уехал, и все. Приплели что-нибудь.
— Это жестоко! Жестоко и глупо, Гордей! Я переживала, — снова вытерла слезы. — Но все позади. Ты жив, это главное, пришел в себя, помнишь все-все. Остальное приложится!
— Я даже в скалолазании так не ломался, — сипло выдохнул Гордей.
— До свадьбы доживет, — рассмеялась я через слезы. — Правда, придется просить твоих родителей, чтобы они повременили с подбором невест для тебя.
— Что-о-о?
— У тебя есть невеста, в курсе?
— В курсе, — кивнул Гордей.
Я застыла на месте.
Что это вообще такое?
Я прилетела к нему на крыльях любви, но этот свинтус заявляет, будто знает о невесте, предложенной ему родителями?!
— Дай сказать… Пздц говорить сложно, еще на одно сложное изъяснение меня не хватит! — попросил Гордей, крепко сжав мои пальцы. — Помнишь наш разговор? Я сказал, что одной ночи мало. Это была лучшая ночь в моей жизни. Лучшая. Не только из-за секса, хотя трахаешься ты богически. Это все… Наше общение, шутки. Я был как будто… Как в своей обстановке, в своей шкуре. Мне было уютно и легко даже делиться стремным и неприглядным. Я предложил тебе… содержание. Содержание. Пентхаус. Себя, блин, рядом. То есть жить вместе. Почему ты отказала? Почему сразу “нет”? Содержание — это ответственность, это же достойный поступок… И это большой шаг для меня. Я вообще никогда подобного не предлагал. В принципе. Жить вместе — это большая ответственность. Ступенька к следующей вершине. Ты бы стала моей невестой, в дальнейшем — женой.
Сердце замерло.
— Я привык двигаться поступательно. Один шаг, потом следующий, потом еще один. Перепрыгивать нельзя. Так… Наверное, горы тренируют, я иначе не умею. В общем, я не успел тебе это сказать. И не считал нужным раскладывать весь план. По сути, я его сам не осознавал, пока не полетел с трассы, как смятый фантик. Я просто сам увидел все это со стороны и понял, к чему шел. Весь план, задумки, настоящие желания в отношении тебя, как на ладони. Ясно увидел и понял. До этого не понимал. А ты… Ты сразу в отказ, — добавил обиженно.
У меня рот как приоткрылся, так и остался в этом положении.
— Теперь предложение достойное, я считаю, — выразился Гордей.
— Боже… — выдохнула я.
— Это “да”?
— Это… Это… Люблю тебя, дурака! Дурака прозревшего…
Я осторожно наклонилась, коснувшись треснувших губ Гордея. Даже тут вкус его крови, трещинка глубокая. Как бы мне хотелось каждую его ранку, царапинку и ссадину залечить!
— Любишь? — переспросил Гордей.
— Люблю. Очень… Я бы не пережила, если бы ты… Если бы с тобой…
Гордей с трудом и охами поднял руку и погладил меня по волосам.
— Обо всяких шарфиках и узлах думать не смей. Я тебе запрещаю. Слышишь? Запрещаю!
— Да-да…
— Хорошо. Вот так и надо. Ласковая Коброчка. Надо же… Укротил тебя…
Он выпустил несколько глубоких выдохов, выматерился:
— Смеяться больно. Хотел пошутить про то, что если бы знал, что нужно разбиться в лепешку, сделал бы это сразу, но что-то не могу сообразить, как это все… Сказать смешно…
— Ничего не говори. Тебе отдохнуть надо.
— А ты будешь…
Гордей не договорил, я подхватила:
— Буду ли я здесь, когда ты снова проснешься? Разумеется.
— Еще раз скажешь, что втюрилась в меня? У меня страх, что я усну и все забуду. Голова болеть начала.
— Если забудешь, я напомню.
— Точно?
— Точнее не бывает. А если посмеешь откосить и сделать вид, будто просто ударился головой и не предлагал стать твоей невестой, еще и припомню…
Снова осторожно поцеловала Гордея, он шевельнул губами, захватывая мои губы. Легкий поцелуй, едва заметный, но сколько в нем было чувств, искренности, я таяла, меня будто несло куда-то ввысь.
— В коридоре мои, да? — уточнил.
— Да. Твои. Позвать?
Я не успела сказать, что в коридоре Гордея ждут только его друзья, Мерзликин сам попросил:
— Дубину первым позови. Он спокойнее, плюс Грома настроит. Того пускать первым нельзя. Он не всегда контролирует свои эмоции и язык. Родителям пусть сообщат позднее.
— Откуда ты знаешь, что родители не ждут тебя в коридоре?
— Я бы очень удивился, если бы ошибся. Но я не ошибся?
— Да. Ты не ошибся.
Мне стало неловко. Вроде бы не мой проступок, но все равно немножко стыдно за других.
— Брось, это давно не трагедия для меня. Позови Дубину. Слышу, как они шумят. Зови скорее, пока этот цыганский табор не выгнали из больницы.
***
На следующий день мне осталось сделать только одно — приехать к Кириллу.
Я так и не нашла в себе силы посетить его после проваленной годовщины. Тогда мне было стыдно, страшно…
Как я только не корила себя за желание жить дальше, не понимала, что меня держит.
Валентин оказался прав: иногда броня тоски, в которую себя загоняешь, оказывается сильнее всех прочих чувств. Подкрепляемая тайными сомнениями и призрачным чувством вины, она не давала мне двигаться дальше.
Но теперь я чувствовала, что освободилась, что пора сказать ему: прощай.
— Спасибо тебе за все. Ты навсегда останешься моим первым. Без тебя не было бы меня такой, какая есть. Спасибо.
После меня к могилке Кирилла подошел Валентин, посидел немного, потом мы уехали.
— Мне кажется, я тоже отпустил его только что, — признался Валентин. — До этого не мог. И любил его, и хотел его жену, и постоянно мысли гонял, как бы это все… С червоточинкой. Знаешь, как говорят, иногда даже мысли о преступлении — уже преступление. Так и я… Но сейчас, как камень с плеч свалился. Теперь только приглядывать, чтобы другой тебя не обижал.
— Спасибо, — я смахнула слезинки. На сердце была легкая, но светлая грусть, а еще много мыслей о хорошем, от которых улыбка не покидала лицо. — Думаю, все будет хорошо. Мы справимся.
Глава 42
Гордей
Отходняк начался не сразу…
Я лишь позднее, на следующие сутки понял, как сильно влип. И с аварией, и с признаниями, и предложением.
Может быть, поторопился, а?
Наверное, я поторопился. От шока предложил, не иначе!
Но тем же днем ко мне
