Он вконец растерялся. Ждал, что она хотя бы спросит, какого сына, начнет возмущаться. Но нет.
– Что значит зачем?
– Зачем тебе понадобился сын?
– Я хочу его видеть. Это же мой сын?
– Ну и что?
– Как ну и что? Я имею право…
– Хорошо. Я дам тебе его телефон. Позвони ему и договорись о встрече. Он уже взрослый и я тут не при чем.
– То есть ты хочешь сказать, что он в курсе?
– Да.
– Но зачем?
– Что зачем?
– Зачем ты ему сказала?
– Потому что я могла предположить, что в один прекрасный день ты заявишься ко мне с этим разговором. И не хотела травмировать сына.
– Но с чего ты взяла, что я появлюсь? Я же только совсем недавно узнал, что у тебя есть сын. И буквально почувствовал, что он мой.
– Вот видишь…
– Так ты и вправду не против, чтобы я с ним увиделся?
– Нет.
– С ума сойти… – он был совершенно сбит с толку. – Тебя предупредил мой брат?
– Нет. Просто когда я совершенно случайно познакомилась с твоим братом на Корфу, я быстро оттуда уехала, и решила подготовить сына к возможности такого поворота дел.
– Ну, ты даешь… Впрочем, ты всегда была холодной и расчетливой.
– Расчетливой? – Ева опять подняла бровь.
– Ну, не в материальном смысле…
– Да уж.
– Так дай мне телефон.
– Пожалуйста, записывай. – Она продиктовала ему два номера.
– Спасибо.
– Его зовут Петер.
– Петя, значит… Послушай, Ева, я помню, когда вернулся из байдарочного похода, мама мне сообщила, что у тебя появился другой. Я помчался к тебе…
– И что?
– Там у тебя делал ремонт какой-то старый мужик. Это и был твой хахаль?
– Представь себе.
– Но что ты в нем нашла?
– Всё, Тоник, абсолютно всё. Мужа, фантастического любовника, друга, отца, которого не знала, словом, абсолютно всё.
– А он был в курсе, что ребеночек не его?
– Конечно. Ты же знаешь, я терпеть не могу вранья.
– Знаю, – вздохнул он. – Что, так-таки и прожила жизнь ни разу не соврав? – недобро прищурился Платон.
– Ну почему? Соврать по мелочи, для спокойствия близких, это не страшно, а вот глобального вранья не выношу. Оно мешает спокойно спать.
– Но ты же врала сыну, что этот твой старикашка его отец?
– Ну, во-первых, я надеялась, что никогда больше тебя не увижу, во-вторых, он был ему настоящим, я бы даже сказала, идеальным отцом, а в-третьих, этот, как ты изволил выразиться, старикашка, даже в последний год жизни в постели давал фору тебе двадцатитрехлетнему!
– Ну ты и сука, подлая грязная сука! – прошипел он.
– Возможно. Но ты сам напросился. Все, Платон Николаевич, с меня довольно. Я дала тебе телефон сына. А с тобой мне неохота дальше общаться.
Она встала, но он схватил ее за руку.
– Подожди, тварь!
– Что еще?
– Сядь, хуже будет.
– Ты мне угрожаешь?
Он выпустил ее руку.
– Сядь! Ева, прошу тебя, сядь!
– Что еще?
– Скажи мне только одно…
– Ну?
– Что у тебя с моим братом?
– Ничего. Ровным счетом ничего.
– И он тебе даже не нравится?
– Нравится. Вернее, нравился… там, на Корфу. А больше я его не видела.
– Думаешь, я поверю? Это же не глобальное вранье, а так, мелочь, для спокойствия души.
– Послушай, это твои проблемы. Все, что ты хотел узнать, ты узнал.
– Я уверен, что ты настроила сына против меня.
– Даже не собиралась.
– Ой ли!
– Да зачем мне это? К тому же ругая тебя, я бы только уронила себя. Я больше тебе скажу… Если ты сумеешь найти подход к Пете, я буду даже рада. Только один совет на прощание.
– Любопытно.
– Не вздумай ругать меня. Этого он не прощает. Желаю удачи. Пока.
Лали влетела в магазин. Слава богу, покупателей не было.
– Ну что? – сразу спросила Ирма.
– Черт знает что! Я такого ему наговорила… Понимаешь, он меня бесит, я совершенно не могу его выносить. Мне противно даже, когда он до меня дотрагивается.
– Слушай, Лали, он же красивый мужик и, кстати, Петька здорово на него похож. Но что же все-таки было?
Лали быстро пересказала подруге весь разговор с Платоном.
– Лали, ну так нельзя… – огорчилась Ирма. – Разве можно говорить мужику такие вещи!
– Какие вещи?
– Ну будто он в постели ничто.
– Нельзя. Я разве спорю? Мне самой стыдно, но когда он назвал Иваныча старикашкой…
– Так недолго и импотентом мужика сделать.
Лали фыркнула.
– Ну ты и стерва.
– Да какая я стерва… Но я его не могу выносить. Даже не понимаю почему. Я же собиралась за него замуж когда-то. И противен он мне не был.
– А может, дело в брате?
– Да нет. Они совсем разные, – она тяжело вздохнула.
– Жалеешь, что он уехал тогда?
– Нет. Просто я благодарна ему… Если бы он не предупредил, что Тоник может заявиться, было бы куда хуже.
– А он не догадался?
– Догадался, конечно, но я твердо стояла на том, что после Корфу не видела Родиона.
– Значит, ты вбила клин между братьями.
– Я? Да что ты… Родион первый сдал брата.
– Вот то-то и оно.
– Да ладно, Ирма. Это уже в прошлом. Мне оба брата не нужны.
– Позволь тебе не поверить.
– Это твое личное дело.
– Хочешь совет?
– Попробуй…
– Позвони Родиону и расскажи, что Платон приехал и поблагодари за предупреждение. Только и всего.
– Совет хороший, но я, извини, им не воспользуюсь.
– Можно узнать почему?
– Потому что я гордая. Он ни с того, ни с сего удрал, а я буду ему звонить? Да никогда. Такой звонок означал бы аванс, а я не намерена его авансировать. Все ясно?
– Более или менее.
Лали сидела в кабинете покойного мужа и методично перебирала его бумаги. Ей необходимо было найти один документ, затребованный фирмой, в которой Иваныч работал много лет. Все бумаги у него содержались в образцовом порядке, однако нужный документ пока не находился. Ей казалось, что бумаги хранят его запах. От этого она как-то размякла, расчувствовалась, нудное на первый взгляд занятие доставляло удовольствие. Это был мир Иваныча, куда ей доступа не было. Наконец, документ обнаружился. Но она уже не могла оторваться… Просматривала все ящики. В одном из них обнаружила початую коробку очень дорогих сигар. Иваныч курил сигары крайне редко, только в минуты особого напряжения. Сигары упоительно пахли… А еще она нашла небольшой фотоальбом. Хотела взять его в руки, но вдруг испугалась. Она никогда прежде не видела его. Что же такое там может быть? Страшно. А вдруг там фотографии каких-то женщин? Она убрала альбом обратно в ящик, но он неудержимо ее притягивал. Я не смогу просто забыть о нем. Она открыла альбом и… слезы градом хлынули из глаз. В альбоме были ее фотографии, любовно разложенные в хронологическом порядке. Вот она такая, какой он увидел ее впервые. Простенькая девушка в ситцевом платье, с косой, перекинутой на грудь. Этот снимок был сделан на первом курсе. На следующей фотографии она уже беременная, в вязаной кофточке. И так двенадцать снимков. Последний был сделан во время круиза по Карибскому морю. Она в черном вечернем платье, подпоясанном зеленым длинным шарфом, с изумрудными сережками в ушах. Платье и серьги были подарком на пятнадцатилетие их брака. Боже ты мой… Как он меня любил… А я? Я до сих пор его люблю. Говорят, любовь и страсть быстро умирают. Да ничего подобного… Она перевернула последнюю страничку альбома и вдруг увидела записку. Почерк Иваныча. Записка была адресована ей. «Девочка моя, ты найдешь эту записку только когда меня уже не будет. По-моему, этот альбом красноречивее любых слов говорит о моей любви. Так вот, прошу тебя, живи на всю катушку, так как ты умеешь. Будь веселой, красивой, жизнерадостной. И постарайся найти себе мужчину. Нельзя хранить верность покойнику. Это глупо. Жизнь не для того дается. Погоревала и будет. Я думаю, сразу выходить замуж не стоит. Но жить полной жизнью необходимо. Я уверен, что такая прелестная женщина не останется одна. И я благословляю тебя на этот шаг. Я знаю, ты все равно будешь помнить и даже любить меня. Но жить надо не прошлым. И знай – я был с тобой бесконечно счастлив, с первого до последнего дня. Прости, что потянуло на пафос, но, знаешь ли, в такой ситуации это можно извинить, правда?»
