Они заделали брешь в стене, Этери отыскала на строительном рынке подходящий по цвету гранит, и под ее руководством рабочие восстановили разбитую фасетку.
Савва все не оставлял ее в покое. Позвонил и пригласил-таки в «Цвет ночи». Этери решила принять приглашение, просто чтобы не обижать его. Росохранкультуру и вправду ликвидировали буквально через пару недель после их памятного разговора. В таких условиях Этери тем более чувствовала себя обязанной утешить Савву.
Она нашла ему еще пару заказов на строительство, можно сказать, сформировала портфель. Устроила даже участие в конкурсе на проектирование нового здания гостиницы в Москве. Тут уж она не могла гарантировать победу, впрочем, Савва все равно остался доволен. Но он так жаждал показаться с нею в свете, в настоящем центровом месте…
Они встретились в Большом Козихинском переулке. Посмотрели маловразумительный, замогильно тоскливый артхаусный фильм, который Катя назвала бы «холодным интеллектуальным дерьмом»: чей-то сон, оказывающийся еще чьим-то сном и еще чьим-то сном… Похоже, сам автор забыл, кто кому снится. Этери перестала отслеживать сны где-то на середине картины. А потом Савва, лопаясь от гордости, провел ее в ресторан.
«Что он в этом находит?» – молча удивлялась Этери.
Савва раскланивался со знакомыми, она тоже кивнула кое-кому, даже не слишком вникая, с кем здоровается. И вдруг увидела Левана с золотуськой.
Этери обмерла. Она совершенно не ожидала увидеть его здесь! Леван никогда не интересовался артхаусным кино и прочими высоколобыми штучками, считая их пижонством. После этой тягомотины Этери готова была с ним согласиться. Но его и не было на просмотре, он появился только в ресторане. Похоже, его притащила сюда золотуська. Не одному только Савве хотелось покрасоваться в центровом месте.
На золотуське было платье из цехинов, ослепительно вспыхивающих и напоминающих зеркальный шар, какие обычно подвешивают под потолком в дискотеках. Роскошное бриллиантовое колье у нее на шее и спускающиеся каскадом бриллиантовые серьги терялись в этом дешевом блеске.
Сама Этери оделась много скромнее: простое черное платье-коктейль. Только на запястье, на пальцах и в ушах сияли ничем не затмеваемые бриллианты. Но у нее резко испортилось настроение. Она ела, не различая вкуса и, насильственно растягивая губы, улыбалась Савве. Попросила водки, выпила залпом и опьянела. Опьянела легко и приятно, на нее накатила веселая бесшабашность. Она попросила и выпила еще. Савва обрадовался, увидев, как она оживилась и похорошела.
– Савушка, я не голодна. Знаешь что? Пойдем к тебе, – предложила Этери.
Он был счастлив. Он как раз толковал ей о том, что собирает картины, причем не модерн и тем более не постмодерн, не импрессионистов даже, а малых голландцев, и усиленно приглашал в гости на них полюбоваться. Этери прекрасно поняла, что малые голландцы в эту минуту не особенно его волнуют, как и ее, впрочем.
Савва расплатился за столик, хотя они успели съесть только закуску, и повел Этери в гардероб. В клуб он пришел пешком, так как жил рядом, в Трехпрудном переулке. А вот Этери приехала на машине, на своей спортивной «Мазерати». Служитель подогнал ее машину к подъезду, Этери села за руль.
– Давай я поведу, ты же выпила, – предложил Савва.
– Не дрейфь, не так много я выпила. Кстати, ты тоже пил.
Он решил не спорить, предвкушая самое настоящее свидание с ночевкой. Этери благополучно доставила его к дому и поднялась вместе с ним в квартиру.
В половине четвертого утра она с трудом выбралась из этой квартиры – несчастная, протрезвевшая, почти больная. Савва пытался ее удержать.
– Ну ты куда? Темень на дворе! Ну все же было хорошо…
Все было ужасно, но Этери не смогла ему в этом признаться. Просто сказала, что ей нужно к детям.
– Ты выпила, как ты машину поведешь?
– Все уже выветрилось. Не беспокойся, я нормально доеду. Зато сейчас пробок нет, – ввернула Этери.
– Ты картины даже не посмотрела…
– Как-нибудь в другой раз, – бросила она, прекрасно понимая, что другого раза не будет.
Ей хотелось избавиться от него поскорее, остаться наедине со своими мыслями, со своим позором. Савва проводил ее до машины, потребовал, чтобы она обязательно позвонила, когда доберется до дому. Видно, надеялся, что свидание у них не последнее.
Ни он, ни она в эту минуту не подозревали, что больше не увидятся. Никогда.
Этери села за руль и поехала. Настал уже март, а на дворе – настоящая зима, весной и не пахнет. В «Мазерати» печка была слабенькая, но Этери не замечала холода, пытаясь осмыслить, что же произошло. Ничего же не случилось! Она переспала с мужчиной. Ну и что? Она свободная женщина, имеет право. Она никого не обманывала.
Она себя обманывала. Савва, в общем-то, совсем неплох, он в приличной форме, у него нормальное тело, вполне спортивное, подтянутое на тренажерах, размятое массажистами… Почему же ей так тошно?
Дело не в Савве, дело в ней самой. Не надо было пить водку, не надо было набиваться к нему домой, не надо было ложиться с ним в постель. Этери уже сама не понимала, чего ее так повело. Увидела Левана с золотуськой? Ну и что? Она и раньше видела Левана с золотуськой, показали добрые люди. Она уже все это пережила. Ведь пережила? Что пошло не так?
Все пошло не так с самого начала. Ее тело сопротивлялось этому с порога, даже пока она была пьяна. Да не была она пьяна, чушь какая! Она не пьянеет от двух рюмок водки. И все-таки разум отключился. Разум отключился, а тело все-таки сопротивлялось, норовило выставить вперед углами локти и колени, оборонялось, кричало: не надо, не надо, не надо! Тело было умнее глупой головы и упрямого сердца, а она не послушала. Не думала, что ей будет настолько плохо.
Этери бросила машину прямо на подъездной дорожке, не заводя в гараж, и проскользнула в дом. Ей хотелось скорее вымыться. Валентина Петровна заботливо оставила ей свет в холле и на лестнице. Этери поднялась к себе в спальню, на ходу сбрасывая туфли, сдирая маленькое черное платье. Ей хотелось содрать с себя кожу. Звонить Савве? Обойдется. Она послала эсэмэску: «Я дома». Хватит с него.
Никогда она раньше так не разбрасывала вещи! А тут все оставила, где упало, – платье, сумку, чулки, белье, драгоценности – и побежала в ванную.
Ничего же не случилось, твердила себе Этери, яростно намыливаясь. Но почему же тогда она чувствует себя ночным горшком? Почему ей хочется вымыться изнутри? Леван… К черту Левана, Леван тут ни при чем. Он предал ее, ушел, и она от него ушла. Окончательно ушла вот только сейчас, когда переспала с Саввой. Это нельзя назвать изменой. Леван первый ей изменил. Порушил, уничтожил их любовь.
