— Что? — Фоби слабо приподнялась на кровати и уселась на подушки, прижав одеяло к груди в попытке изобразить скромность. Она потирала затекшую шею и заставила себя открыть глаза. — И с ними не было девушек?
— Они чертовски быстро появились. — Флисс подняла взгляд к потолку. — Я никогда такого раньше не видела. Они не отходили от них ни на шаг, точнее, от Феликса. Не в буквальном смысле, конечно. Они проходили мимо с незажженными сигаретами, пустыми бокалами и многообещающими улыбками. Ты же знаешь этих сногсшибательных красоток, которые гасят сигареты о стены и большую часть вечера проводят в туалете, занимаясь собственной внешностью?
— Они не отходили от него ни на шаг? — задохнулась от удивления Фоби.
Фоби и Флисс прозвали этих девушек ОТСС (Отвали и Трахай Себя Сам), потому что они вели себя более вызывающе, чем Мадонна во время своих выступлений. Они выглядели великолепно, как манекены в магазинах, и постоянно смотрелись в зеркало за стойкой бара, чтобы очередной раз в этом удостовериться. Но если ничего не подозревающий парень пытался завязать беседу с одной из них, то он наталкивался на небрежный взгляд сузившихся глаз, выражающих насмешливое равнодушие, и уничтожающий резкий ответ. Одной из любимых фраз была следующая: «Я полагаю, твоя девушка должна повесить на ухо ярлык?»
— А Феликс? — Флисс прилагала невероятные усилия, чтобы вытянуть онемевшую ногу из-под головы Айена. — Он с кем-нибудь из них разговаривал?
— Самое странное… Феликс подошел к самой уродливой девушке в баре. Я уверена, что такую уродину ты не сможешь себе представить. — Я понимаю, что не должна так говорить, но если бы ты ее только видела! Тринадцать стоунов жира, грязные волосы, сожженные перекисью, и размазанная синяя подводка для глаз. Она сидела рядом с двумя довольно симпатичными подругами. С обеими знакомились парни, совершенно игнорируя ее, словно она была подставкой для кружки пива. Она так там и сидела перед пустой бутылкой «Будвайзера», грызла ногти, бросала злобные взгляды на подруг и старалась не расплакаться. Затем она начала смотреть на Феликса. Я полагаю, не потому, что она собиралась принять участие в охоте. Просто он так чертовски красив, что все не сводят с него глаз. Фоби, ты видела только фотографии, но в реальной жизни он великолепен! И тут произошло невероятное… Я болтала с Сэлом, и он сказал: «Смотри». Все эти красотки вились вокруг Феликса и ловили каждое произнесенное им слово. Его друзья из кожи вон лезли, чтобы его развлечь. Но он отогнал их, словно нищих на рынке в Марокко, и направился к столику этой уродины.
— К девушке с двумя симпатичными подругами?
— Точно. — Флисс стряхнула пепел в пакет от печенья. — Это было невероятно. Он просто подошел к ее столику на своих прекрасных длинных ногах, по пути опрокидывая бокалы, и уселся рядом с ней, назвав свое имя. Через несколько минут ее лицо пылало, словно в огне, а он фактически ласкал ее ухо языком.
— Боже!
— Видимо, ей казалось, что она спит и видит прекрасный сон, — продолжила Флисс. — Она постоянно оглядывалась на своих подруг, у которых глаза вылезали из орбит. А Феликс великолепно играл свою роль, словно Питер Селлерс в сцене с Софи Лорен. Друзья приносили ему напитки, а он продолжал говорить, как она прекрасна, касался ее лица, вытирая пятна от туши, и угощал ее пивом из горлышка собственной бутылки, которого только что касались его губы. Все в баре старались не глазеть на них.
— Они ушли вместе? — потрясенно спросила она, вытирая выступившие от боли слезы. — Феликс и эта девушка?
— Боже, конечно нет. Через час или немного позже Феликс вместе с девушкой подошел к стойке бара. — Флисс вытерла рот — Он познакомил ее со своими друзьями, и она упивалась тем, что ее подруги до сих пор сидят за столиком и выглядят так, словно проглотили куст крыжовника вместе с птичьим пометом. Друзья Феликса были так внимательны к ней, что это казалось почти нереальным. Весь вечер они издевались над ней. Я слышала все, что они говорили, когда работала. Но потом они вдруг начали сдувать с нее пылинки, будто она была прекрасной принцессой. Один из приятелей Феликса был единственным, кто не принимал участия. Он не обращал внимания на жирную уродину и постоянно требовал от Феликса прекратить этот цирк. Кстати, он заговорил со мной.
— Несложно угадать, кто это был, — сказала Фоби, вспомнив доброго увальня, похожего на ротвейлера, которого она видела перед баром в Кенсингтоне.
— А потом Феликс начинает громко смеяться… берет в руки ее красное жирное лицо, прижимается к этой толстухе своим великолепным стройным телом и целует ее у всех на виду. — Флисс широко открыла глаза. — Это был настоящий, страстный поцелуй. От одного взгляда на них я почувствовала возбуждение. Толстуха сгорала от желания, а ее подруги позеленели от зависти. А потом, — Флисс взяла сигарету с травкой и глубоко затянулась, — потом он отпустил ее, отвернулся к стойке бара, опираясь на нее локтями, улыбнулся, как Чеширский кот из «Алисы в Стране чудес», и сказал, чтобы она проваливала.
— Что?
— Так и сказал: «Проваливай, сука, ты уже свое получила». Его друзья умирали от смеха. Бедная толстуха в слезах умчалась в туалет, а Феликс наблюдал за ее бегством, чокаясь пивными бутылками со своими хохочущими до слез друзьями. Несколько секунд спустя он получил по десятке от каждого.
— Это было пари? — задохнулась Фоби.
— Похоже на то. — Наконец Флисс полностью расслабила легкие, словно освободившись от корсета.
— Вот дерьмо!
— А что стало с той девушкой?
— Я нашла ее в туалете, когда мы закрывались. — Флисс поежилась. — Она выглядела так, словно вся ее семья погибла в автокатастрофе.
— Бедняжка… — вздохнула Фоби.
Фоби чувствовала себя так, словно по ее коже провели наждачной бумагой, а затем облили серной кислотой. Она испытывала такую сильную ненависть, что ей хотелось одеться, найти его дом и написать на двери гаража: «Мне еще никто не давал по яйцам».
Испытывая волнение от принятого решения, она достала свою записную книжку из-под стопки писем, неоконченных романов и досье Феликса, сложенных у кровати.
Она подошла к телефону и набрала номер Портии. Старые электронные часы, по которым трудно было определить время из-за отдельных погасших черточек, показывали два часа ночи. Прислушиваясь к раздающимся в трубке гудкам, Фоби раздумывала, стоит ли положить трубку.
Как и следовало ожидать, через пару гудков она услышала запись на автоответчике. Голос Портии с притворным сожалением сообщал, что она не может сейчас подойти к телефону. Впервые Фоби дождалась сигнала, чтобы оставить сообщение.
