Он смотрел на нее и улыбался. Она впервые заметила, как обаятельна его улыбка, раньше он редко позволял себе улыбаться, к тому же всегда старался скрывать проявления любых чувств.
«Не плакать, — мысленно твердила она, подходя к кровати, — ни в коем случае не распускаться, надо взять себя в руки, вот так, хорошо, молодец». Она села рядом с Кириллом, взяла его за руку, и тотчас слезы непроизвольно закапали у нее из глаз.
— Как хорошо, что вы пришли, — с трудом заговорил он. — Я боялся, что больше вас не увижу. Вы плачете, и я счастлив. Нет, не оттого, что послужил причиной вашей грусти, а оттого, что не совсем вам безразличен. Не таите ваших слез, Настя, я знаю, что жить мне осталось совсем недолго, доктора уступили моей просьбе и сказали мне правду. Гораздо гуманнее дать человеку возможность распорядиться его последними минутами. Иначе я не успел бы сказать вам самого главного… Я люб лю вас. Не считайте меня дурным человеком за это признание. Мое положение дает мне право на исповедь. Сейчас я не боюсь смутить ваш душевный покой. Его и так нет. Да и о каком покое можно говорить на войне? Вы, прекрасное, чуткое создание, не можете быть спокойны, и за это я всегда преклонялся перед вами…
Голос его пресекся, и Настя испугалась, что сама не успеет сообщить ему самое главное.
— Кирилл, ни слова больше, молчите, выслушайте меня. То, что вы сказали, для меня очень важно. Я буду хранить в душе ваше признание как величайшее сокровище, как лучшее событие в своей жизни, но есть нечто гораздо более важное для вас сейчас.
— Что же это? — спросил он, не отрывая от нее светлых, незамутненных глаз.
— Клава беременна. Она носит вашего ребенка. Уже четыре месяца. Вы слышите меня, Кирилл?
Он молчал, но сильное движение чувств отражалось у него на лице.
— Вот уж не думал, что после меня что-то останется, — сказал он и засмеялся совершенно здоровым смехом.
Настя на миг отчаянно понадеялась, что прогнозы врачей окажутся неверными. Однако ей пришлось убедиться, что любое потрясение, пусть даже радостное, пагубно отражается на состоянии Кирилла. Он тяжело задышал, на лбу его выступила испарина.
— Настя, запомните мой адрес в Ленинграде. — Он быстро проговорил название улицы, номер дома и квартиры. — Запомнили? — Настя кивнула. — Там живут мои родители. Пойдите туда с Клавой, с Алешей, все вместе. Скажите родителям, что Клава моя жена. Они должны позаботиться о ней и о ребенке. Обещайте мне это, Настя!
— Клянусь вам, мы все сделаем, будьте спокойны. Клаву мы в любом случае не оставим, что бы ни случилось. Ваш ребенок вырастет здоровым и счастливым. Он будет знать и помнить об отце.
Дыхание его выровнялось, и улыбка вновь озарила бледное лицо.
— Раз вы это обещаете, я спокоен, — сказал он.
В дверях появился Вазген, и Настя поспешила ему навстречу, поскольку тот нетвердо держался на ногах.
— Эй, дружище, кончай дрейфовать, — сказал Вазген очень громко, как говорят люди с пониженным слухом. — Есть хорошие новости. Наши погнали финнов до границы. А тебя представили к награде, так что давай-ка поправляйся.
— Где Вересов? — спросил Кирилл. Голос его заметно слабел, и Насте пришлось повторить вопрос для Вазгена.
— Воюет еще.
— Жаль, что я его не увижу. Ты присмотри за ним. И передай, пусть обо мне не печалится. Это хорошая смерть. Я получил от жизни все, что хотел, и умираю счастливым, а как ты думаешь, куда отправится счастливая душа?
Вазген слушал, склонившись к самому изголовью, и временами бросал вопросительные взгляды на Настю, но последнюю фразу разобрал. Он сжал Кириллу руку крепко, по-мужски:
— Где бы ты ни был, — никто ведь не знает, что там, по ту сторону, — помни, что тебя любят, что у тебя есть верные друзья. Придет время — и мы снова будем все вместе.
Вошла Клава, и Вазген с Настей оставили ее наедине с Кириллом.
Спустя полчаса Смуров впал в кому и умер на утренней заре, больше не приходя в сознание.
Прошло три недели. Настя сидела за рабочим столом. Вазген в кабинете совещался о чем-то с офицерами. По радио передавали сообщение Совинформбюро. Сообщений все ждали с нетерпением. День за днем поступали радостные известия: 11 июля советские войска штурмом взяли город Питкяранта. Большая часть Карелии была освобождена. Очистили от врага острова Валаам и Коневец, 18 июля корабли высадили десант на остров Вуарай-сунсаари на северо-востоке озера и потопили четыре финских сторожевых катера.
Настю, как это стало обычным в последнее время, с утра мутило. Она прислушалась к голосам за дверью. Офицеры что-то деловито обсуждали. Пожалуй, можно выйти и подышать воздухом. Вряд ли ее хватятся в ближайшие полчаса.
Она пошла к озеру и застыла на причале, заглядевшись на воду. Чайки сновали над искрящейся поверхностью и скандалили резкими голосами. Теплынь, вода синяя-пресиняя, вся в солнечных бликах. Так и тянет искупаться. Она вспомнила, как купалась с сестрами на Свири. Кажется, с тех пор прошла целая жизнь. Три года войны — три года взросления, испытаний, страха, лишений, горя, невосполнимых утрат. Чего было больше в этом бешеном водовороте? Любви! Конечно же любви.
Многие, кого она знала здесь, на Ладоге, жили и умирали с любовью в сердце. «Это хорошая смерть», — сказал Кирилл. А что чувствовали те, незваные пришельцы, умирая на чужой земле?
Она осознала, что давно уже смотрит на черные точки, показавшиеся на горизонте.
Они неуклонно росли и приближались. Уже можно разглядеть, как дымят трубы… Канонерки! А вон катера в строе кильватера!.. Корабли, корабли возвращаются!
Через пять минут весь Осиновец высыпал на причалы.
Алексей сошел с катера и угодил в объятия Вазгена и Насти. Он выглядел похудевшим, в нем не чувствовалось обычного подъема после успешно выполненного задания. Казалось, он смертельно устал, щурил глаза, словно они были сильно натружены; голос его звучал глухо.
— Как ты себя чувствуешь? — спросил он Вазгена. — На ногах, во всяком случае, держишься прилично.
— Что мне сделается? Повалялся с недельку и оклемался.
— А Кирилл?
Вместо ответа Вазген опустил голову. Алексей отвернулся и некоторое время смотрел на озеро.
— Когда это случилось? — спросил он.
— Двадцать восьмого утром.
— Где похоронили?
— Там же, неподалеку от нашего места.
«Нашим местом» было то, где находилась могила Ариадны.
— Пойдем, покажешь, — сказал Алексей и направился вдоль берега в сторону леса.
— Леш, ты бы сначала поел, отдохнул, мы сейчас баньку истопим…
Алексей молча шагал вперед. Вазген и Настя пошли за ним. По дороге Вазген рассказал Алексею о последних часах жизни Кирилла, завершив рассказ словами:
