Он разделся, зашел в стеклянную душевую кабинку и включил очень горячую воду. Он победил, но победа его совершенно не взволновала, и, осознав это, Риккардо погрустнел. От горячего душа проходила усталость, но равнодушие, словно прилипнув к телу, проникало все глубже и глубже в сердце. Ему стало очень одиноко. Теперь в его жизни было кое-что поважней, чем жажда работы. Им завладела любовь к Глории. Он всегда отвергал влюбленность, считая это выдумкой писателей и поэтов, но теперь он потерял голову из-за перепуганной девчонки с нежными восточными глазами. И что на него нашло прошлой ночью в кабинете Розы?
Риккардо прикрыл глаза, и по телу его пробежала дрожь. Ему припомнились губы Глории, и он включил ледяную воду, чтобы остыть. Спасительный душ в момент избавил его от колдовского наваждения. Он выскользнул из-под душа, завернулся в толстый махровый халат и встал перед зеркалом. Все необходимое для бритья он нашел на полочке у голубой раковины. Вглядевшись, Риккардо заметил на висках седые волосы. Он давно уже отказался от своих прежних замашек плейбоя, а вот теперь, после сорока, вдруг поймал себя на том, что устраивает перед зеркалом какую-то пародию на Нарцисса. Это недостойно сорокалетнего мужчины, который к тому же весьма неплохо сохранился.
— Наступил возраст мудрости, — усмехнулся Риккардо. — Страсти бывают или юношескими, или старческими, решай, старина, куда отнести твое увлечение…
Глория, она превратилась для него в сладкую муку, он ощущал ее всей кожей, всей душой. Образ ее преследовал Риккардо повсюду. Реальность и мечты смешались, и он вдруг увидел Глорию в зеркале — в воздушном бальном платье. Это был ее первый бал. Риккардо вел в вальсе, и она послушно и легко следовала за ним, подчиняясь волшебному ритму «Дунайских волн». Страстное музыкальное крещендо захватило Риккардо, заставив его позабыть о светской церемонии бала, что недавно вновь вошла в моду.
Глории тогда было восемнадцать лет, Риккардо — тридцать шесть. За ним тянулся целый шлейф галантных приключений и профессиональных успехов.
— Ты счастлив? — спросила Глория.
— Конечно, — улыбнулся Риккардо. — У меня на это есть все основания.
— Конечно, ты — великолепный кавалер, — произнесла она с наивным кокетством.
— Льстите, льстите, что-нибудь да останется, — иронически заметил он.
— А я серьезно говорю, — обиделась Глория.
— Да вокруг тебя — сотни прекрасных юношей, готовых, только дай знак, пасть перед тобой на колени. Признаюсь, если бы не ты, ни за что бы не согласился открывать бал. Я этого терпеть не могу…
— Тебе неприятно танцевать? — встревожилась девушка.
— Нет, просто я чувствую себя как бутылка шампанского, которую разбивают о корму в момент спуска корабля на воду.
— А я — этот самый корабль? — с притворным негодованием спросила Глория.
— Нет, ты — белый парус, ласкаемый ветром, — сказал Риккардо. — Корабль — это общество, что собралось здесь, чтобы отметить твой дебют. Церемония спуска на воду завершается, и старый дядюшка снова вернется в тень.
Риккардо в шутку заговорил жеманным языком дамских романов.
— Учти, старый дядюшка гораздо привлекательней всех молодых людей, которых я знаю, — с обожанием глядя на него, произнесла девушка.
Риккардо вдруг захотелось расцеловать нежные ямочки на щеках племянницы.
— Неужели я привлекательней, чем твой парень? — спросил он, особо подчеркнув слово «твой».
— А у меня нет парня, мне и в голову не приходило его завести.
Отзвучали последние аккорды штраусовского вальса, и Глория одарила своего кавалера ослепительной улыбкой.
— Я прямо съесть тебя готов, так ты очаровательна, — пошутил Риккардо, направляясь с Глорией к выходу.
— Достаточно было бы просто поцеловать, — с наивной дерзостью ответила она.
— На глазах у всех?
— А почему бы и нет?
Ее логика обезоруживала; действительно, почему бы и нет? Разве отцы и дети не целовали друг друга совершенно равнодушно? Но для Риккардо с Глорией все было иначе. Напрасно он твердил себе, что страсть всегда права, потому что не боится кары, что чувство не может быть аморальным, ибо в нем самом таится возмездие. Такое, почерпнутое из книг, объяснение шло вразрез с унаследованными им нормами поведения, и при мысли о Глории Риккардо ощущал нестерпимое чувство вины.
— Я свой долг исполнил, — сказал он, отводя девушку к друзьям.
Глория остановилась, подняв на него большие доверчивые глаза, в которых мелькнула печаль.
— Долг обычно выполняют без удовольствия, — с упреком заметила она.
— Это был очень приятный долг, — успокоил девушку Риккардо.
— Но ты же уходишь? — печально произнесла Глория.
— Неотложное дело.
Его слова прозвучали фальшиво, и он поспешил добавить:
— А ты развлекайся. И, пожалуйста, не разбивай слишком много сердец.
Образ Глории в зеркале растворился, и Риккардо снова увидел там собственное усталое и небритое лицо.
Он тщательно выбрился и надушился одеколоном. После бритья он всегда чувствовал себя лучше. Дверь ванной приоткрылась, и внутрь заглянул Тио Пепе.
— Как дела? Лучше? — спросил Риккардо.
Пес с удовлетворением повизгивал.
— Хорошо. Позови кого-нибудь, пусть принесут кофе.
На привычные слова у Тио Пепе сработал рефлекс, и он дважды звонко тявкнул. В комнате, смежной с кабинетом, ожидали охранники. Сейчас кто-то из них займется кофе…
Риккардо, уже одетый, вернулся в кабинет. У него было такое ощущение, что он только что встал с постели, хотя на самом деле он уже тридцать шесть часов не спал.
Риккардо сел на светлый кожаный диван. Появился Саверио, камердинер, с серебряным подносом в руках. Кроме завтрака, слуга принес хрустальную вазочку с веточкой омелы.
— Счастливого Рождества, сударь, — пожелал Саверио, ставя вазочку на столик у дивана.
— Счастливого Рождества, Саверио.
Саверио был образцовым камердинером. Дело свое он делал прекрасно и получал щедрое вознаграждение. Правда, кое-чем ему пришлось пожертвовать, прежде всего личной жизнью.
Риккардо взглянул на часы — без пяти девять.
— Передай шоферу, пусть подает машину, — приказал он, отхлебнув горячего кофе без сахара.
Камердинер кивнул головой и молча удалился. Он открывал рот лишь в случае крайней необходимости.
Итак, проблемы корпорации «Роза Летициа и сыновья», похоже, шли к успешному разрешению, а Глория оставалась для Риккардо вечной крестной мукой. Риккардо вспомнил о Рауле — еще одна проблема. Зря он отправил сына в клинику. Результат оказался обратным тому, на что рассчитывал Риккардо. А что можно было сделать? Ведь в семье привыкли полагаться на силу…
