— Да, он уже устал и, кажется, не хочет расставаться с Иваном. — Малыш рвался из рук Елены Васильевны. — Мы пойдем купаться и спать. До свидания.
Иван еще раз махнул рукой на прощание и вместе с Литой направился к воротам усадьбы, где его должна была ожидать машина.
— Не спрашиваю, сможете ли вы проводить меня в аэропорт, — закуривая, произнес Иван.
— Отчего же не спрашиваете? — чувствуя, что краснеет, спросила Лита.
— Боюсь услышать отрицательный ответ.
— Тогда я скажу, что приеду проводить вас. Когда мне нужно быть в аэропорту?
— Самолет на Москву в девять вечера послезавтра.
— Хорошо. Мы ведь еще созвонимся. Телефон моего офиса, дома вы знаете.
— Мы бы даже могли еще встретиться, но… — Они уже подошли к воротам, где стоял перламутровый светло-салатовый «фольксваген». За рулем сидел мужчина лет сорока, задумчиво куривший сигарету. — Я боюсь показаться назойливым. Мы соблюли все грани приличия, даже остались на «вы».
Лита открыла ворота. Она снова почувствовала забытое волнение, как на первом свидании. Сейчас он сядет в машину и уедет. Внутри все замерло в ожидании последних слов.
— Теперь мне легко на сердце. Я знаю, что поступил правильно, и не стану скрывать от Милы своей поездки, как собирался раньше. Я уверен, что она тоже поймет, что не права. Тогда от вас будет зависеть, принять ее раскаяние или нет.
— Принять раскаяние? Как будто отпустить грехи. Я не священник и не люблю загадывать на будущее. Посмотрим, — разведя руками, сказала Лита.
— Ну, до свидания. Я еще позвоню. — Иван протянул руку.
— До свидания. Кстати, у меня было желание перейти на «ты», но я не осмелилась предложить это вам, — улыбнулась Лита. — Это уже совсем другой уровень отношений. Мы готовы к нему?
— Если вы говорите «мы», то отвечу — да.
— До свидания, Иван, — поднявшись на цыпочки, Лита поцеловала Мартова в щеку. Нежным прикосновением убрала с нее блик от своей помады. — Я буду рада слышать и видеть тебя. Надеюсь, что до встречи в аэропорту ты дашь о себе знать.
— Обязательно. До встречи. — Мартов наклонился и тоже поцеловал Литу в щеку. В последний момент она неожиданно немного приподняла лицо, и губы Ивана скользнули по влажным губам Литы. Она смутилась. — Я приеду в гостиницу со следами твоей помады. Это даже к лучшему. По-моему, все принимают меня за представителя секс-меньшинств. Развею их догадки и оставлю в неведении… Меня согревает твоя улыбка, — вдруг сказал он и взял Литу за руки. — Как же мне трудно уезжать.
— Мы ведь еще увидимся.
— Понимаю.
— Я хочу стихов.
— Снова? Это уже было.
— Других, прошу тебя, — негромко сказала Лита, удивляясь, что настаивает.
— Хорошо, слушай. — Иван помедлил минуту и, не отпуская рук Литы, прочел:
Как правая и левая рука —
Твоя душа моей душе близка.
Мы смежены, блаженно и тепло,
Как правое и левое крыло.
Но вихрь встает — бездна пролегла
От правого до левого крыла!
— Бездна… — тихо сказала Лита и подняла на Ивана глаза.
— Да, пока она глубока.
— Пока?
— Я надеюсь, что все изменится. — Иван поцеловал Лите руку. — До встречи. Спасибо. Незабываемый обед. Поцелуй за меня Жорку. Он — чудо.
— Обязательно. — В горле у Литы пересохло. — До встречи.
Машина легко развернулась и вскоре скрылась из виду, а Лита все стояла и смотрела вдаль. Она ничего не хотела увидеть, просто не могла пошевелиться. Ей было страшно возвратиться домой и встретиться глазами со Стебловой. Та сразу заметит, что в них появилось нечто новое. Начнутся вопросы, а ответов Лита пока не знала. Она боялась признаться себе, что за сегодня дважды обожглась о взгляд Ивана и дважды назвала его в мыслях возможным отцом Жорки и другом себе. Другом… Это лицемерие даже перед собой. Конечно, напрашивалось совсем другое определение, но Лита сказала себе: «Стоп! Остынь!» — и медленно побрела домой, закрыв ворота. Она шла, сняв босоножки, изрядно натершие ноги. Теперь было так хорошо ступать, свободно, без отдающейся во всем теле боли от ранок. Увидев силуэт Стебловой в кухонном окне, Лита улыбнулась. В ту же минуту свет там погас. Значит, все разговоры откладываются минимум до завтра.
Елена Васильевна собиралась отдыхать. Она вышла из кухни и направлялась в свою комнату. Проводы Литой Ивана затянулись, а ей безумно хотелось спать. Сегодня, что ни говори, она очень устала. Не столько от повседневной работы, которой было чуть больше обычного, сколько от нервного напряжения. Завтра они обсудят детали с Литой. Наверняка им будет о чем поговорить, а на сегодня довольно.
Стеблова переживала, как пройдет встреча с Иваном. Как он будет общаться с Литой, отреагирует на Жорку. Внешне от того Ванечки, которого она одиннадцать лет назад провожала в далекую Америку, мало что осталось. Но в разговоре, манерах поведения он был тот же, несмотря на едва уловимый акцент. Он всегда был вежлив, немногословен, внимателен. А какие цветы он ей подарил! Не забыл, что она любит. Угодил от души. Взрослый, красивый мужчина. Они даже не поговорили с ним наедине. Хотел ли он этого? Может быть, к лучшему, что они не стали ворошить прошлое. Там не все в розовых тонах, а сегодняшний день был таким светлым, праздничным, что грех его испортить.
Заглянув в детскую, Елена Васильевна убедилась, что Жорка крепко спит. Она открыла пошире форточку и зашторила окно, чтобы ранние, утренние лучики не потревожили сна малыша. Оставив дверь его комнаты открытой, она потихоньку вышла. На ходу по-хозяйски осматривалась и осталась довольна порядком и уютом вокруг. Зайдя в свою комнату, Елена Васильевна включила небольшое бра, переоделась. Проделав обычные вечерние процедуры с лицом, распустив волосы, она села в глубокое кресло. Усталость и напряжение дня сказалось в том, что сон улетучился, но и бодрствовать было тяжело. Хотелось вот так молча сидеть, глядя в окно, и слушать, как недалеко стрекочет кузнечик. Эти звуки действовали умиротворяюще, возвращали в детство. Стеблова улыбнулась: как же оно далеко! Большая часть жизни позади, даже страшно задумываться над тем, что с каждым днем приближается день, когда придется расстаться со всем, что так дорого.
«Старею», — горько усмехнулась Елена Васильевна. Раньше она никогда не задумывалась над тем, что когда-нибудь все закончится. Что без нее будут так же расти деревья, цвести цветы, и день будет сменять ночь. Все будет, но для нее все краски мира погаснут, превратившись в безоглядную, тяжелую тьму. Стеблова даже вздрогнула. Внутри появился неприятный холодок и ощущение отторжения своего «я». Непередаваемое состояние растворения в окружающем пространстве. «Нет, нельзя даже думать об этом!» Елена Васильевна протянула руку к нижнему ящику комода, открыла его и достала толстый в коричневом кожаном переплете альбом. Последнее время она часто рассматривала старые фотографии. Опять попались те, что она недавно видела: Светлана. Отложив их, задержалась на кадрах с маленькими Милой и Ваней. Потом фото Георгия Ивановича во время приготовления барбекю. Кажется, это было в мае, в день рождения Милочки. А вот она с Литой колдует над печеной картошкой ранней осенью. Один из сентябрей пролетел, став мгновением на яркой, несущей заряд энергии фотографии. Как давно это было, как быстро проносится время, отсчитывая минуты, дни, месяцы, жизнь.
Стеблова поймала себя на мысли, что на фотографиях она выступает как дополнение к главному. Что же останется после ее ухода? Ни семьи, ни детей. Она уговорила себя, что это — ее дом, здесь ее семья. А Жорка — самое дорогое существо. Да, кажется, и с Литой отношения словно с дочкой. Только не хватает чего-то. Вот она о бывшей хозяйке, Георгии знает многое, а что они знают о ней? У Светланы был не один год, чтобы расспросить ее. Но, по-видимому, желания не возникало. Зачем что-то знать о прислуге? В этом разница. Ей положено, а им не обязательно. И Лита не спешит с расспросами. Принимает ее услуги, благодарит, от души радуется их взаимопониманию, а ведь так просто поинтересоваться, что у нее внутри. Психолог называется. Ей важно знать физическое состояние экономки. На вопросы об этом она не жалеет драгоценного времени. Еще бы, ведь ей нужно быть уверенной в том, что ее сын остается в надежных руках.
