плюс два и пробить адрес, чтобы посмотреть на нее, — облокотившись на забор, кивает в сторону Лисы. — Вопрос в другом, Юна. Какого хера я должен догадываться о том, что у меня есть дочь из ваших интернет-видео, которые мне присылают друзья, а?
Юна
breathe. — Are You All Good?
Я много раз представляла нашу встречу. Но не так. И не в такой момент, когда я наконец поверила, что могу быть счастливой.
Было ведь время я даже мечтала, что случайно столкнусь с Матвеем где-нибудь. Конечно же, буду выглядеть лучше, чем во сне, а он увидит Лису и сразу все поймет.
В моих старых фантазиях Матвей всегда раскаивается, падает на колени и бьется о землю лбом с криками, как он виноват. А потом всю жизнь, которую мы бы прожили счастливо вместе, он балует Лису в надежде искупить вину и любит нас сильнее, чем прежде. Ну а о чем еще я могла думать в двадцать лет с положительным тестом на беременность? Вряд ли о том, что так бывает лишь в дурацких книжках.
С опаской оглядываю мужчину напротив, пытаюсь найти какие-то знакомые черты, но… Боже, да если бы он прошел мимо меня, я не обернулась. В нем не осталось ничего от Матвея, который был мне дорог. Что случилось?
Волосы сильно отросли и потускнели, из ярких и светлых стали почти бесцветными. Одет как-то неопрятно — явно недешево, но ботинки грязные, а пальто мятое все. Улыбка злая, больше походит на оскал. И глаза… они будто стеклянные. Я на расстоянии вижу, что Матвей не в себе. Неужели жизнь во Франции не пошла русскому мажору на пользу?
Он переводит взгляд на Лису, и даже на холоде меня бросает в пот. Десятки вопросов в голове сменяют друг друга. Черт возьми, а если бы я пришла позже? Меня ведь не должно было быть здесь еще часа два. Что он мог натворить в таком состоянии? А вдруг он собирался украсть Лису? Я, кажется, его совсем не знаю. Точно не этого Матвея, который стоит передо мной.
Господи, становится так страшно, что сама я теряю всякий страх.
— Что тебе от нас нужно?
Я подхожу к нему близко, оттесняю от забора. Пытаюсь заслонить, спрятать Лису хотя бы так.
— Вы посмотрите, — отвечает резко, холодно, незнакомо, — голос прорезался? А раньше тебя слышно было, только когда стонала подо мной.
Я пытаюсь не реагировать, но всего на секунду, одну долбаную секунду теряю контроль над эмоциями, и он конечно же замечает.
— Да-а, я тоже помню. — Внезапно касается двумя пальцами моего лица и проводит по скуле вниз, к губам, а я резко дергаюсь в сторону и бью его по руке. — Ох, а мышка нынче кусается.
— Я повторю вопрос еще раз, прежде чем вызвать полицию, — рычу сквозь зубы не своим голосом. — Что тебе нужно? Ты исчез. Исчез, не сказав ни слова! Ты не хотел знать меня почти четыре года, хотя я пыталась… но ты… Так что, черт возьми, тебе сейчас нужно?
Я кричу так, что некоторые прохожие оборачиваются в нашу сторону. И, кстати, с осуждением смотрят именно на меня. Они ведь не понимают! Совсем не понимают, что сейчас, еще несколько минут назад я была так невозможно близка к счастью, которое теперь ускользает сквозь пальцы.
Он, Матвей, пришел все испортить! Так с благими намерениями не приходят. Меня предчувствие никогда не обманывает, а оно вопит, чтобы прогнала его, когда тот ухмыляется ядовито.
— И что ты скажешь полиции? Что родной отец хочет ближе посмотреть на свою дочь?
— У моей, — специально делаю акцент, — дочери по документам нет отца.
— Это легко исправить ДНК-тестом.
Он шагает вперед, будто хочет обойти меня.
— Я не позволю тебе приближаться к ней, — преграждаю ему путь, — не в таком виде.
— В каком? — зло выплевывает обратно.
— Когда ты обдолбан, — не боюсь произнести вслух, хотя раньше бы промолчала. Но ведь раньше это и случалось всего несколько раз на вечеринках. Откуда мне было знать, что он этим делом серьезно увлечется. — Или ты думаешь, деньги отца опять тебя от всего отмоют? — Я злюсь, боже, как я зла. Я хочу орать, но вместо этого шиплю, как змея. — Не выйдет, ты слишком сильно запачкался. Грязи уже липнуть некуда.
Никогда даже в самых жутких кошмарах не представила бы, что наш первый после долгой разлуки разговор будет проходить в подобном тоне. Никогда бы не поверила, даже если бы мне предсказали. Я вообще верю только фактам. И факт в том, что очень долгое время я готова была простить Матвею все, лишь бы вернулся ко мне.
А вот сейчас — нет. Ни за что. Ни при каких условиях. Но он и не просит.
Сейчас, глядя на него и представляя целую кучу проблем, которые он может принести с собой, я мечтаю лишь об одном: моргнуть и обо всем забыть. Мечтаю, чтобы он скрылся с моих глаз на веки вечные и больше никогда не появлялся в нашей жизни. Я не позволю Лисе узнать, насколько жалок ее отец. Хватит с нее, что уже в три года она в курсе, что тот уехал от нас далеко-далеко. Я никогда ей не врала.
— Сделаешь еще шаг, и тебе будет… — я злюсь, а Матвей в бешенстве. У него дергается губа. Он смотрит мне через плечо, цокает.
Он смотрит на Лису.
Я сама не знаю, что собираюсь сказать. Но он делает шаг с брезгливой усмешкой, а я, не думая, бью коленом ему в пах и зажмуриваюсь, будто ожидаю удара в ответ.
Открываю глаза, лишь когда слышу хриплые стоны и отборный мат. Господи, у меня получилось! Может, это его хотя бы немного усмирит? Боже, я ведь никого никогда не била, но ради Лисы сделаю что угодно.
— Я скажу тебе только раз. Если ты будешь в таком состоянии, как сейчас, если ты будешь пытаться угрожать мне или моей дочери, ты… не смей! Не смей приближаться к нам! Я сравняю тебя с землей, — эти незнакомые слова идут откуда-то из глубины, я не догадывалась, что способна на них. — Я сделаю так, что даже твой папочка от тебя отвернется.
Я вижу, как Матвей напрягается, поэтому захожу дальше. Туда, откуда возврата не будет.
— Не нужно было бросать бедную девочку, которая пялилась в телефон на твою пьяную рожу, где ты рассказывал, как обкрадываешь отца, — я блефую. Телефон сгорел, и у меня ничего
