– Плохо старались, – осмотрелся я демонстративно. – Для меня одного не великовата сараюшка? Или мы ещё кого-то ждём?
– А то! – хмыкнул он. – С тобой, конечно, пришлось повозиться, – он посмотрел на костяшки пальцев. Да помню, сыкло, что врезать-то ты мне врезал, вот только дождался, когда я он вашего «коктейля» уже поплыл. – Здоров ты, брат! Но тебя доставили. А вот дамы, надеюсь, приедут сами.
– О, с нами будут дамы, а я не при параде, – попытался подняться я. Перед этой падлой, хоть полудохлый, а я предпочёл бы стоять. – В пыли. С сеном в волосах.
Только ноги ещё не слушались, хотя колени согнуть получилось.
– Шути, шути, недолго тебе осталось. Даже эту пыль и ту топтать.
– У меня, Валера, иммунитет. Прививка от смерти. Меня нельзя убивать.
– С господом богом договорился? – усмехнулся он и сел на массивный деревянный стул. С подлокотниками и подушкой под спину. Прямо, мечта лесоруба. – А на твои картины и договора с Романовым мне насрать.
– Уф, прямо камень с плеч, – выдохнул я. – А то я до последнего сомневался: ты ли та гнида, что сироту с бабкой обокрала, а теперь и тени моей боишься. Да что там моей, даже своей. Не тошно на себя в зеркало смотреть?
– Заткнись! – подскочил этот охуевший от безнаказанности гад.
Но то, что он так быстро завёлся – хороший знак. Дёргается. Руки туда-сюда, не знает куда деть. Боится, сука! Ещё как боится.
– Пфф, какой ты скучный, Валера. Стол пустой. Ну ладно ни выпить, ни закусить перед смертью, но как же не поговорить? Сразу «заткнись».
Он подскочил вроде как ударить. Но я же не детдомовская девочка шестнадцати лет, которую он, сука, изнасиловал и избил со злости. Я же могу и сдачи дать, даже со связанными руками.
И он попрыгал как блоха, типа даже рукава подтянул – врезать, но кишка тонка, и жопу свою прижал. К столу.
– Что слабо? – хохотнул я.
– Руки пачкать неохота. Да и рожа твоя бандитская мне целой нужна.
– Это зачем же? Хочешь сэлфи со мной на фоне сена запостить на свою губернаторскую страничку? Или боишься, завещание моё опротестуют, если посмертно синяки найдут. Скажут, подписал под давлением, – прощупывал я чего ждать.
Хотя, чего там ждать? Фантазия у него как у столба, к которому я был привязан. И желания примитивнее некуда: деньги, власть, бабы.
– Хочу, чтобы ты в гробу хорошо смотрелся, – усмехнулся он.
И всё было бы ничего, в гробу так в гробу – другого я и не ожидал. Но это пока я тут один, мне даже не страшно. Но я ведь понимал, кого мы ждём. И понимал, что ему нужно – не просто так меня пришить, а устроить из этого спектакль, представление, которое обставить так, чтобы не подкопаться. Чтобы он ещё, наверно, и спасителем стал. Мать его, героем. Вот только этот «герой» так меня боялся, что опасался со мной даже говорить. И нервничал. Буравил меня высокомерным взглядом, но на шум с улицы оживился.
Я дёрнулся, увидев её в дверях. И бессильно выдохнул, увидев того, кто приехал с ней.
Ёб твою мать! Я закрыл глаза и сердце пропустило удар.
– Спасибо за службу, Роман Валентинович, – как сквозь вату звучал довольный голос губернатора, выговаривающий в отчестве моего «друга» каждую грёбаную букву.
Я шарахнулся затылком о столб со злости. Подтянул к себе ноги. Сцепил зубы. И всё же встал.
– А чего хромаешь? – словно дорогого гостя принимал моего безопасника урод.
– Так пальнула в меня, представляешь? – толкнул он Янку со связанными за спиной руками к губернатору. – Вроде ехали, всё нормально. Остановились поссать. А она волыну выхватила и давай шмалять. Пришлось связать.
– Стареешь, – усмехнулся губернатор. Он сорвал скотч у Янки с лица и так восторженно-плотоядно глянул, что я дёрнулся со всей силы. Безрезультатно. Столб стоял как влитой. Только балкончик, что он поддерживал, заскрипел над головой.
А этот лживый пёс Валентиныч сам отдал холую губернатора своё оружие в кобуре и второй пистолет, наверное, мой. И когда холуй на всякий случай всё же стал обхлопывать его, мой злой Зверёк развернулась и плюнула «безопаснику» в лицо.
– Ах ты дрянь! – он замахнулся, но не попал. Стал утираться. – Вот что с этой сучки взять? – выругался он.
А она увидела меня, вырвалась и побежала.
– Арман! – Прижалась, ткнулась в грудь. – Арман, – выдохнула так горячо, так искренне, что я ей сейчас всё на свете простил.
Ну не прижалась бы она ко мне так, если бы изменила. Не кинулась бы. Не умела она врать. Но кому-то очень хотелось, чтобы я поверил в её предательство. Чтобы я страдал. Прочувствовал каково это, когда тебя предали все. И я делал вид, что эту наживку по самые гланды заглотил.
«Бандитка моя!» – нестерпимо хотелось прижаться щекой к её волосам, и прошептать хоть что-нибудь ободряющее, дать понять, что каждой клеточкой души люблю её. Но я стоял и себя накручивал. Может она с Бломбергом не спала, но она его нарисовала. И я должен быть сердит, зол, суров, и крайне, возмутительно несправедлив. Так надо. Иначе она разревётся. А она должна быть злой и сильной. Хрен знает, как оно пойдёт.
– Он хотел убить Карину, – подняла она лицо. Любящее, расстроенное лицо. Как же я соскучился! Как же давно я её не видел. Но я глянул на неё ледяным равнодушным взглядом. И она осеклась, отступила, не понимая, что происходит, но не прекратила говорить. – Она в тяжёлом состоянии, а водитель, что её сбил – скрылся.
– Убить за что? – удивился я.
– Она тебе фотографию привезла, где отец, я маленькая и губернатор, – шептала она сначала скороговоркой, но теперь всё медленнее, глядя на меня растерянно, – и она… приехала про стоянку… предупредить.
Так вот в чём дело! А я то думал Валерик намеренно перенёс встречу, чтобы меня сбить с толку сбить. А это Каринка в планы губернатора вмешалась. То-то он дёргается, психует, дерзит. Тоже всё идёт не по плану?
«Эх, Валера, зря я о тебе так хорошо думал: плохо ты трахаешь своих баб. Раз бегут они от тебя. Потому и на малолеток тянет. Поди и без таблеток уже не стоит», – усмехнулся я, но ещё рано обнадёживаться, и надеяться, что у меня есть шанс уйти отсюда живым.
– А этот, – зло глянула Янка на Валентиныча, которого привязали к дальнему от меня столбу. Предателей все опасаются. И здесь его тоже встретили не с распростёртыми объятиями. Использовали и всё. Янка всё ещё говорила, хотя я молчал. – Он сказал, что его внучка у них. Что, если я с ним не поеду, её убьют, а сам… – она замолчала, а потом нахмурилась. – Арман, что происходит?
– Ты мне скажи, – качнул я головой. А про себя подумал: внучка, значит? Старый хрыч! Но додумать остальное не успел – губернатор шёл к нам.
– Намиловались? – гаденько улыбнулся он. – Ничего не скажешь, хорошую жену ты себе нашёл. Сколько вы там женаты? Месяц? Меньше? А она уже трахается с кем попало. А каких надёжных людей себе подобрал! – откровенно глумился он. – Люди они не собаки, им кто больше платит – тот и хозяин. А если можно с двух рук получать, так даже лучше, – гоготнул он, вытянув шею как гусь в брачный период. Ну как есть, сраный селезень, красуется, шипит, крыльями машет. – В этот раз ты проиграл, приятель. Один в поле не воин. И ты – никто. И всё, что было твоё – станет моё. И денежки, и галерейки твои, и жена.
– Не рановато ты начал победно крякать? Может, герой-победитель, хотя бы девушку развяжешь? Всё же будущая жена как никак, если я правильно понял. Или её ты тоже боишься? – усмехнулся я ему в лицо, а потом повернулся к Янке и всё тем же ледяным тоном назвал её словом, что она ненавидела: – Милая, не обижай дядю Валеру. Он, видишь, какой герой… с дырой.
Она обожгла меня гневным взглядом. И протянула ему связанные руки.
Дядя Валера помедлил, но, глянув на меня с опаской, кивнул своему холую.
– Эй, парень! – окликнул я, когда тот попытался её обыскать. – У тебя есть лишние руки? А то эти я выдеру с корнями, если ты притронешься к моей жене, – сделал я упор на «моей».
Холуй покосился на заржавшего губернатора и, когда тот перестал истерически ржать и снова кивнул, развязал только верёвку.
