отвечает сыну и всем своим видом показывает, что ее не устраивает происходящее и пора домой. Просить прощения я не собираюсь, потому что у нее нет права лезть в нашу с Мишей жизнь даже несмотря на то, что она его мама.
— Мам, что не так? — кажется, в ее присутствии Миша даже говорит на два тона тише, хотя раньше подобного я не замечала. Или просто не присматривалась к нему в попытках понять, правильный ли выбор сделала.
— Ничего, — произносит она и переводит взгляд на меня, ясно давая понять, кто ее расстроил.
Я же и виду не подаю. Отпиваю остатки апельсинового сока и осматриваю интерьер ресторана. Я хочу домой. Поговорить с мамой и попросить совета. Я так устала быть доброй и правильной, говорить то, что от меня ожидают услышать, что сейчас даже не обращаю внимания на то, что Зинаида Петровна то и дело пытается что-то мне сказать и ищет подходящий момент. Давать его ей я не собираюсь, хотя она явно думает иначе.
Уже у отеля, куда Миша их отвозит, мы прощаемся, и она произносит:
— Надеюсь, Мариночка, мы поняли друг друга.
— Да, — киваю и, когда вижу триумфальный блеск в ее взгляде, добавляю: — Тоже надеюсь, что вы меня поняли.
Она не успевает ничего произнести, потому что как раз в этот момент Леонид Васильевич обнимает ее за плечи и помогает зайти в отель. Я выдыхаю. Общение с милыми и добрыми людьми оказывается слишком сложным.
Миша помогает мне сесть в машину, открывает дверцу и подставляет руку, чтобы я имела точку опоры. Я благодарно улыбаюсь ему и сажусь в салон автомобиля. Миша заводит машину и трогается. Ничего не спрашивает и не предпринимает попыток поговорить, что для меня даже странно, ведь обычно Миша интересуется тем, как я провела день, что делала, почему грущу и так далее. Сейчас же он молчит. Ему не понравилось то, что мама осталась недовольна?
Уже у моего дома Миша помогает мне выйти и произносит:
— Пригласишь?
— Я так устала, — отвечаю ему честно. — Может, в другой раз?
— Я хотел бы поговорить, Мариш.
— Идем, — киваю и не убираю руку, когда он переплетает наши пальцы.
Мы поднимаемся по лестнице, я открываю дверь, тщательно мою руки, включаю кофеварку и ловлю себя на мысли, что делаю это автоматически. В моей квартире будущий муж, а единственное, что я чувствую, — желание зарыться под одеяло и уснуть.
— Мариш, — начинает Миша, когда я ставлю чашку с кофе на стол и сажусь рядом.
Миша не пьёт на ночь ни чай, ни кофе, потому что потом ему трудно уснуть, поэтому я даже не предлагаю ему напиток. Вместо этого на столе стоят его любимые конфеты. Я покупаю их только для него, потому что такие не ем.
— Мариш, мне неприятно об этом говорить, но ты расстроила мою маму.
После его слов я едва не захлебываюсь горячим кофе. Я что сделала? Расстроила маму?
— Я знаю, что ты не специально, но ты не могла бы быть лояльнее? Она человек в возрасте, и ей не стоит лишний раз волноваться.
— Прости, но поводов для волнения у нее не было. Я всего лишь сказала, что не собираюсь работать на второй работе, чтобы купить квартиру и обеспечивать семью.
Миша молчит. Смотрит на меня тяжелым взглядом, а после произносит:
— Тогда, может, поищем тебе вакансию в другом месте? Или, может, отец Глеба повысит тебе зарплату? Нет, ты не подумай, но мне действительно нужно будет раскрутиться, чтобы бизнес начал приносить деньги. На это уйдет время, и нам нужно будет на что-то жить.
— Прости, а ты не думал о подработках?
— Думал, — Миша отвечает с серьезным видом. — Но когда? Я буду работать, строить карьеру, когда я буду подрабатывать? Я ведь о нашем будущем думаю, зай.
Миша говорит это так, что я начинаю сомневаться в себе. Может, я действительно должна поддержать его в этом? Устроиться на вторую работу, даже не чтобы на квартиру заработать, а содержать нас первое время. Миша ведь прав, когда говорит, что старается для нас. Может, стоит постараться и мне?
Глава 34
Глеб
Тест в руке, кажется, жжет мне руку. Я смотрю на две яркие полоски и пытаюсь понять, какого хрена всё так сложно. И почему именно сейчас, когда я принимаю решение раз и навсегда расстаться с Софи. Я слышу, как она что-то делает на кухне, но вся решительность мигом испаряется. Я жду, когда она пойдет спать, а после называю себя трусом и выхожу из ванной.
Тест в руке.
Бардак в голове.
— Софи… — Я останавливаюсь у двери кухни и смотрю на нее.
Она вначале просто оборачивается, а после замечает ту самую полоску, небрежно брошенную на раковину. Девушка зажимает рот рукой и потерянно опускает взгляд. Она явно не хотела, чтобы я видел этот тест.
И это еще больнее ударяет по сознанию. Почему Софи не хотела? Она не хочет ребенка? Или боялась, что я отправлю ее на аборт? Любой из этих вариантов мне не нравится, поэтому я заговариваю первым.
— Почему ты не сказала мне?
— Я хотела, — она кивает. — Но ты сегодня сказал, что между нами все кончено, и…
Она замолкает. Я же чувствую себя мудаком. Тем, из-за кого плачут девушки, и тем, кого ненавидят отцы.
— Я не хотела, чтобы мы продолжили отношения только из-за ребенка. Не хотела жалости, — обреченно произносит Софи. — Я бы уехала и…
— И я бы не узнал, да?
— Да! — выдает она в сердцах, а на ее глаза наворачиваются слезы. — Я не хочу растить ребенка с тем, кому не нужна. Ты же ее любишь, думаешь, я не вижу?
Софи
