не общалась, со мной тоже. Квартиру отец спалил, когда пьяный был. Тогда уже та женщина ушла от него, а он ушёл в запой с горя. Курил в постели и заснул. Хорошо хоть живой остался. Проснулся вовремя, успел выбежать. Мы потом более–менее привели квартиру в порядок, но на потолке в спальне и в коридоре разводы чёрные так и остались. Я сбегал из дома, тусовался в подъездах, пил водку с друзьями из пластиковых стаканчиков, бросил спорт, хотя подавал надежды. Учёбу тоже запустил. В общем, катился по дерьмовой дорожке. Единственное что, читал много. Всякие разные книжки. Жалко, сигары нет сейчас...
– Саш, я...
Он снова поднимает руку.
– Всё нормально.
Подхожу к нему ближе, глажу рукой по мощному, круглому плечу. Он не реагирует. Стоит и молчит.
А я не знаю, куда ком этот деть. Никак не сглотну его. И глаза щиплет.
– А как ты... как ты потом был?
– Ну... – он вздыхает. – Я уже стоял на учёте в полиции. Однажды чуть не получил срок за драку. Мажора одного отлупил на улице, когда он руки распускал, общаясь со своей девушкой. Из–за этой драки я мог угодить в колонию для малолетних. Но отец друга заступился за меня, денег кому надо занёс, и отмазали.
Он снова ненадолго умолкает. Смотрит перед собой.
– Дома я ночевал редко. С отцом мы ругались сильно. Мы сильно конфликтовали. В основном, когда он был пьяный. Как–то раз он отшвырнул меня и я врезался башкой в стекляную дверь. Изрезался весь. Бросился на него. Плакал, орал, размахивал кулаками. Обвинял его во всём, хотя понимал, что он таким стал после смерти матери. Брат тогда уже в общаге жил.
– А вы с ним не общаетесь?
– Нет. Он разбился на мотоцикле. Когда на третьем курсе учился.
Ужас какой–то...
– А потом и отец умер. Пьяный утонул в ванне.
Кошмар... У меня слёзы на глазах. И я не знаю, что и сказать, как поддержать его. Только снова по плечу тихонько провожу пальцами. А потом убираю руку. Он ведь как кусок льда сейчас.
– В общем, я остался один как раз после выпускного. И решил, что там жить не смогу. Просто подыхал с тоски везде. Не знал, куда деться. Чесал кулаки на улицах, в парках ночами шатался, спал в подъездах и у друзей. Никак не мог понять, почему вот так вот всё сложилось. Но одно понял. Что если я не возьму себя в руки, то либо в тюрьме сгнию, либо на улице сдохну. Аллигатором меня, кстати, там и прозвали. Про "связывателя" я уж потом придумал. Когда латынь учил. Ну, ради эрудиции. На самом деле всё куда банальнее и скучнее. У меня куртка была с мордой аллигатора на спине.
Он вздыхает.
– В общем, я взял рюкзак, напихал в него вещей, закинул на плечо и уехал в Москву. Вот и вся история.
Прижимаюсь к нему, обнимаю, глажу по спине. Он такой огромный, высокий, и я чувствую себя какой–то беспомощной. И слёзы у меня по щекам льются. Тыкаюсь в него носом, чувствую, как пахнет вкусно. Тёплый такой... А он меня по руке гладит.
Разворачивается ко мне. Взгляд тёмный, и вроде как влажный немного. Отворачивается, прячет глаза.
Обнимаю его так крепко, как только могу.
– Прости меня, пожалуйста... – сквозь слёзы шепчу я. – Прости. Я не хотела... Я не думала, что...
– Да ладно, малышка, – прижимая меня к себе, тихо и чуть хрипло говорит он. – Всё нормально. Было и прошло.
И гладит меня по волосам своей большой ладонью. Нежно–нежно так. А я от этого только сильнее плачу. Жалко мне его, пипец как. До слёз просто. Огромный такой, большой. Сильный. И такой одинокий.
– Пойдём на качелях качаться? – взяв меня за плечи и чуть отстранив от себя, предлагает он. Смотрит в глаза. – Там, должно быть, клёво. Или хочешь, домой? В смысле... ну, в дом этот.
Бросаюсь к нему, обхватываю руками за талию, и вжавшись в него, утыкаюсь носом в грудь. И реву.
– Ты чего, девочка? – как–то очень нежно и трогательно, и даже как–то растерянно спрашивает он. – Чего ты? Да всё нормально, котёнок... Правда нормально. Ну, чего так распереживалась–то?
И обняв одной рукой, другой снова тихонько гладит по голове.
Я ничего не отвечаю ему. Не могу. Только, уткнувшись в него, носом шмыгаю. И он тоже теперь молчит. Гладит меня по голове и молчит.
Так мы и стоим.
Среди ночи на берегу океана.
Наши объятия размыкаются только, когда я успокаиваюсь. И надо сказать, успокаиваюсь не без помощи Саши.
– Искупаемся? – кивая в сторону тёмного океана, задорно предлагает он.
– Можно, – улыбаюсь я.
Он стягивает с себя футболку и скидывает её на песок. Его мускулистый торс в свете луны и фонарей – великолепен. Тени подчёркивают рельеф мышц. Мощную грудь, пресс кубиками, сильные руки, округлые плечи. Он реально – очень красивый мужчина. И борода – его красит.
Расстёгивает наручные часы и бросает их на футболку.
А я, как заворожённая, просто любуюсь им.
Вслед за футболкой и часами идут мокасины и джинсы. Саша остаётся в чёрных трусах–боксёрах.
Какой же он красивый... Офигеть просто...
– Ты так купаться будешь? – он улыбается.
– О, прости, – спохватившись, смущённо отвечаю я.
И принимаюсь разоблачаться. А видя, что Саша пристально за мной наблюдает, смущаюсь ещё больше. До прилива тепла к щекам и мурашек между лопаток.
– Пойдём? – спрашивает он меня, оставшуюся в нижнем белье. – Или может снимем с себя всё?
Оглядываюсь. Вроде бы пляж пустой.
– А вдруг нас кто–нибудь увидит? – беспокойно спрашиваю я.
– Тебя увижу только я, – заверяет меня Саша.
И смотрит при этом так, что я вновь чувствую мощный прилив возбуждения. То, что он меня хочет, и хочет безумно – просто читается в его взгляде. Даже сейчас, когда вокруг так мало света. И это невозможно игнорировать. Он слишком красивый и сексуальный мужчина, чтобы на это можно было закрыть глаза.
– А ты... ты уверен, что это... – нервно сглатываю от волнения, – хорошая идея?
– Искупаться? – его глаза смеются.
– Ты же понял, о чём я...
– Это прекрасная идея. Я любуюсь тобой. Ты красавица, Оксана. Самая настоящая.
