– Ты подождёшь? Я сейчас…
- Я… я…
Её новая попытка заговорить останавливает меня, и я склоняюсь над нею, чтобы показать, что никуда не ухожу. Необходимо срочно успокоить девушку, ведь ей наверняка слова даются с ощутимой физической болью. А это чревато ухудшением состояния.
- Тебе нельзя говорить, Николь. Потерпи. Подождёшь меня? – я стараюсь говорить без волнения в голосе.
Держу девушку за руку и прислушиваюсь.
- Я… чувствую… что умираю…
Слова Васильчиковой острыми кольями врезаются мне в сердце, ледяными иголками вонзаются в глаза.
- …я прошу, оставь ре-ребёнка Адель… не забирай…
По моей щеке скатывается холодная слеза. Я не хочу быть свидетелем её последних минут. Страшно. Всего этого не должно быть…
- Это моя последняя воля, - вырывает у жизни она слова, произнося фразу жадным быстрым шепотом. На одном дыхании. - Он не просит… - выдыхает и затихает. Отключилась. Потеря сознания. Я надеюсь, бл***, она просто потеряла сознание!
Срываю с себя футболку, скомкав её, прикладываю к ране Николь, сверху фиксирую весом безвольной руки девушки. В следующую секунду я уже мчусь вниз за телефоном. Лихорадочно вызываю скорую. Вторым номером вызываю полицию. Делаю два важных звонка.
А потом пытаюсь рассуждать: имею ли я право портить праздничный вечер отцу, если я сейчас наберу его и сообщу ему о случившемся происшествии?
Я сам виноват. Сам дотянул и не реагировал на предупреждения, плевал на советы! Отчаянно сжав телефон, принимаю для себя решение – ни у кого из Кайшатов не просить помощи и всё решить самому.
Поднимаюсь в злополучную комнату. Мать так и сидит в углу, что-то лепеча себе под нос. Даже не смотрю на неё. Я снова рядом с Николь. Я же ведь не зря рисковать драгоценными минутами её жизни, чтобы вызвать скорую. Она ведь жива?
Прощупываю пульс на шее. Слабый, едва уловимый. Максимально близко приближаю своё лицо к лицу девушки. Прислушиваюсь. Дышит. Я чувствую её дыхание на своей щеке.
Стою на коленях и роняю взгляд на покоящуюся на животе руку – она мертвецки бледная. Мне страшно взять Николь за руку. Я не хочу прощаться с ней. А если она умрёт? Я тогда совсем останусь один.
Забыв обо всех опасениях, беру её за руку.
- Я не успел тебя отпустить, - … растираю её ладонь. – Я честно хотел! – слёзы хлынули из моих глаз потоком. – Просто не успел…
Минуты до приезда врачей, становятся откровенным адом для меня.
- Сынок посмотри, - мать сзади подползает ко мне на четвереньках, - видишь – она исчезает!
По-сумасшедшему лупит глаза на умирающую Николь, улыбается картинно. Настоящая помешанная.
- Она сейчас исчезнет, как исчез Ибрагим, и у нас, потом всё будет хорошо, - она заботливо гладит меня по плечу окровавленной рукой, а мне становится жутко от её прикосновений. - Останется стереть из наших жизней только Наилю и Ариф вернётся в семью. Ты знаешь, что он меня очень сильно любит? Очень-очень. – Смотрю в её глаза и всю мою кожу, будто одномоментно посыпает морозным снегом. - Ты не веришь мне? А зря! Он обещал мне быть со мной. Давал слово…
Резким движением плеча сбрасываю руку Маргариты Витальевны Фадель. Это уже не моя мать. Это человекоподобное существо, помешавшееся на собственных иллюзиях.
Я не выдерживаю и вызываю охрану. Присутствие нескольких здоровых мужиков вызывает у неё приступ неконтролируемой агрессии. Её приходится скрутить и увезти в другую комнату. Вскоре приезжают врачи, и они экстренно госпитализируют Николь. Я направляюсь вместе с ними.
Никогда прежде не ненавидел так ожидание, как сейчас! Ждать пришлось долго. Васильчикову сразу увезли в операционный блок. Когда мне медсестра задавали уйму вопросов о ней, чтобы заполнить анкету, я понял, что ничего о девушке не знаю, чтобы следовало и не мешало знать на самом-то деле.
У меня был совершенно другой подход. Свой собственный. Я не думал о ней, я думал только о себе.
Николь ничего не рассказывала о себе, потому что я сам не интересовался. Не давал ей рот открыть. Не создавал к этому благоприятные условия. Обстановка вечно была: жаркий ад! Простые вещи. Мне были неизвестны о ней простые вещи. Я практически ничего не знал о девушке, от которой зависел.
Чем она болела? Непереносимость лекарств? Группа крови? И прочая важная для медиков информация. Они сделал срочные анализы, и незамедлительно приступили к операции. На то даже не требовалось моего разрешения, жизнь пациента была под угрозой.
Всё это время я ждал, находясь рядом с операционной. И вот врач-хирург наконец-то ко мне вышел спустя два часа операции, и вид у него был весьма и весьма неутешителен.
Солор
- Доктор, - придерживая белый халат на плечах, подхожу к специалисту, - как она? Николь Васильчикова?
- Нам удалось спасти вашу девушку, - устало прикрывает морщинистые веки хирург, - твёрдо можно сказать, что операция прошла успешно. Но! – выделяет он голосом.
- Что такое, доктор? – мой пульс сейчас, должно быть, зашкаливает.
- Нам пришлось удалить один яичник. К сожалению, орган никак нельзя было спасти.
- Понятно, - ошарашено шепчу я, - что-то ещё?
- У пациентки наблюдается шоковая реакция на потерю крови. Такое встречается отнюдь не у каждого человека. Преимущественно это происходит индивидуально. Но я таких пациентов за свою многолетнюю практику встречал и ни раз!
- Что это значит? Поясните?
- Это значит, что организм человека крайне критично реагирует даже на умеренную потерю крови. И ранение, и операция не вызвали значительный объем потери, но организм пациентки считает иначе. Поэтому ближайшие несколько дней будут для вашей девушки крайне тяжелыми.
- Она может умереть?
Врач мерно качает головой:
- Любые усугубляющие её состояние факторы могут сыграть роковую роль. Рекомендую соблюдать все наши предписания. В противном случае – ожидайте наихудшей развязки событий.
- Я могу её увидеть? – шепчу уже не своим голосом, а голосом слабого и потерянного человека.
- Завтра, - сухо отвечает врач и уходит.
Я уже знаю, что завтра не существует. Есть только сейчас. Прибегнув к своему излюбленному средству – деньгам, я оказываюсь в палате интенсивной терапии около постели Николь.
Она жива – и это больше всего греет мне душу, значит, у меня есть шанс всё исправить.
Что я должен сделать, чтобы всё было хорошо?
Вглядываюсь в её побледневшее лицо.
Ты хочешь, чтобы я оставил ребенка Адель? Пусть
