чтобы проснулся, и кричу.
– Лерка, ну мы с тобой немного ночью пошалили, – растягивает улыбку, будто ничего страшного не случилось.
– Ты в своём уме? Как ты тут оказался? – пытаюсь заставить свой мозг работать и вспомнить, что вчера было.
– Я тебя проводил до дома, помог открыть дверь, а ты затащила меня в квартиру и набросилась как мартовская кошка. Ну а я не смог устоять. Я же джентльмен, дамам не отказываю. И потом, я всегда тебя хотел.
– Не ври! – кричу. – Я спрашиваю, что произошло на самом деле? Что ты мне подмешал в сок?
Нет сомнений, что потеря памяти – следствие какого-то препарата.
– Ты с ума сошла, – корчит обиженную рожу. – Ничего я тебе не подмешивал. Я просто поводил тебя домой, а ты потребовала продолжения.
Мерзавец! Врёт и не краснеет!
– Пошёл вон отсюда! И если хоть одна живая душа узнает об этом, я тебя кастрирую, – угроза звучит скорее смешно, чем устрашающе.
– Лера, не кипятись. Ну тебе же понравилось, – продолжает меня бесить.
– Если бы мне понравилось, я бы запомнила. А я не помню!
Меня колотит. Я не в себе! Мысли мечутся. Пытаюсь осознать ситуацию. Не получается!
– Ну так давай повторим? – он встаёт с кровати, и я вижу, что он возбуждён.
– Ну уж нет. Убирайся отсюда немедленно! – перехожу на визг.
– Ладно-ладно, ухожу.
Пока он собирается, я пытаюсь анализировать, что произошло и что мне теперь делать. Прячу презерватив. Очень вовремя, потому что он тут же про него вспоминает.
– Мне кажется, я использовал резинку.
– Да, я выбросила её, – отвечаю как можно беззаботнее.
Он странно смотрит, но больше ничего не говорит. Буквально выталкиваю его из квартиры, не давая зайти ни в ванную, ни в кухню. Физическая активность разгоняет кровь, и мозг включается в работу. Наконец Валера уходит, а я беру телефон.
– Дмитрий Палыч, доброе утро, – звоню единственному человеку, который всегда готов протянуть руку. – Вернее, не совсем доброе. Мне срочно нужна Ваша помощь. Нужно сдать кровь и мочу на наличие посторонних веществ. И как можно скорее. Где это лучше сделать так, чтобы поискали как следует и оформили официально?
– Ты где сейчас? Можешь внятно объяснить, что случилось?
– Я дома. Мне кажется, что вчера мне что-то подсыпали в сок или еду. Прошло уже больше двенадцати часов. Возможно, всё уже вышло. Но, а вдруг что-то осталось?
– Жди, сейчас я за тобой заеду, по дороге определюсь, куда поедем. Нужен только анализ или ещё медицинское освидетельствование?
– И это тоже. Приезжайте, пожалуйста, поскорее, а то я с ума сойду.
Самохин, как всегда, собран и серьёзен. Он не задаёт лишних вопросов. Я сама рассказываю ему вкратце о вчерашнем празднике и что ничего не помню. И о том, что утром в своей постели обнаружила однокурсника – тоже. Не уверена, что поступаю правильно. Но если это была намеренная провокация, то мне нужен вменяемый свидетель. Интуитивно чувствую потребность разделить с кем-то тяжесть своей ноши. Мне непонятна цель вчерашнего спектакля. Валера просто решил затащить меня в постель? Или скомпрометировать перед мужем?
Что мне подсыпали? Снотворное? Наркотик?
Приезжаем в лабораторию. У меня берут кровь, мочу и даже волосы. Осматривает гинеколог. До последнего надеюсь, что она скажет, что полового акта не было, что это чудовищный розыгрыш. Но увы, врач подтверждает, что он был, берёт мазки и другие анализы. Обращает внимание на беременность. Презерватив забирают на экспертизу. Мне ставят капельницу.
Время тянется мучительно долго… Внутри всё болит, будто я умираю.
Приходит следователь. Пишу заявление об изнасиловании. Он задаёт много вопросов, неоднократно переспрашивает.
Даже думать пока боюсь, как всё это могло повлиять на ребёнка. Но ещё больше боюсь разговора с Шамилем. Утром увидела от него несколько пропущенных звонков и много сообщений. Не читала. Телефон после приезда Самохина я сразу выключила. Не могу пока ни с кем говорить.
Оформление бумаг длится очень долго. Дмитрий Палыч приносит мне сладкий чай и какую-то булку. Меня тошнит, не могу есть, только чай выпиваю. Но тут же бегу в туалет, меня выворачивает.
Кажется, всё это происходит не со мной. Я как будто наблюдаю за всем со стороны. Когда нас отпускают, Самохин везёт меня к себе домой. Я пытаюсь отказываться, но он непреклонен. В гостях я принимаю душ. Тру себя, пытаясь смыть грязь с тремя слоями кожи. Как только голова касается подушки, у меня начинается истерика.
Спустя несколько часов чувствую боль внизу живота, которая быстро нарастает. Между ног ощущаю влагу. Нет! Только не это…
Зову Татьяну Львовну, мы с ней дома одни. Она вызывает ”скорую”. С каждой секундой из меня будто вытекает жизнь… Всё происходит быстро, но когда я попадаю в больницу, сохранять оказывается уже нечего.
Наркоз прерывает внутреннюю истерику. Утром я уже спокойна. Меня словно выпотрошили, оставили только оболочку. Ни мыслей, ни эмоций. Ничего нет. Меня нет. Жизни нет.
Самохин привозит меня из больницы снова к себе. Несколько дней я почти не встаю с кровати. Просто лежу и смотрю в потолок. Я не знаю, как и зачем мне жить дальше. Понимаю, что Шамиль меня не простит, если узнает. Ни измену, ни потерю ребёнка. А он наверняка узнает. Даже если ему не расскажут другие, то расскажу я. Не смогу молчать. В голову лезут разные мысли – одна другой чернее и страшнее.
Смартфон включаю только через три дня. Не читаю сообщения, не смотрю на пропущенные звонки. Жду своего приговора. Почему-то мне кажется, что это вот-вот должно произойти. И правда, вскоре телефон звонит.
– Да, алё, – отзываюсь без эмоций.
Я не знаю, что ему говорить… Ничего не знаю и не понимаю.
– Лера, это правда? – кричит.
Он не уточняет, но я понимаю без слов. Ему уже донесли…
– Да. Но всё не совсем так, как ты, наверное, думаешь, – язык едва ворочается.
– А я не знаю, что мне думать! Ты несколько дней не берёшь трубку. Света говорит, что дома тебя нет, на занятиях тоже. А потом мне присылают видео, в котором ты трахаешься с каким-то мужиком. Что я должен думать?
Шамиль кричит. Я понимаю, у него шок и нервы на пределе. Видео? Какой кошмар…
– Лера, что я должен думать? Ты
