получить.
– Не думаю, что стоит, – заключает как-то убито, будто пристыженно и расстроенно одновременно.
И уходит.
А я остаюсь гадать, что значит эта фраза.
Почему не стоит? Что такого он сейчас чувствует, что заставляет его быть таким несчастным?
Можно я тебя обниму?
© Марина Чарушина
В физическом и эмоциональном истощении есть плюсы – этой ночью мне удается поспать. Правда, недолго. Подскакиваю, еще шести нет. Быстро привожу себя в порядок и, закинув в рот сухарик, чтобы сбить тошноту, несусь на пляж.
Я полна решимости! Планирую так много всего сделать и сказать!
Хочу посмотреть Дане в глаза и прямо спросить, что его тревожит. Это сейчас главное. Потому что это не дает мне покоя даже больше, чем его нежелание иметь детей.
Но…
Ни на пляже, ни на пирсе, ни где-либо поблизости я его не обнаруживаю.
Первым делом меня охватывает паника. Неужели улетел? Однако, как только застопорившийся мозг включается в работу, я понимаю, что Даня бы так со мной никогда не поступил.
Перевожу дыхание. Приказываю себе успокоиться и попытаться думать логически. Только вот ничего путного в голову, увы, не приходит. И никакие манипуляции, хоть ты тресни, развернуть процесс рационального мышления не помогают.
Я тупею, что ли? Мало мне гормонов?
Да у меня уже три плана должно быть! Не меньше. Однако… Пусто!
Наверное, все потому, что поймать равновесие мне так и не удается. Я непрерывно нахожусь в состоянии пусть легкой, но достаточно ощутимой, от того еще более раздражающей тревоги. Меня без видимых на то причин потряхивает. Этому виной, конечно же, не только беспокойство. Эйфория после той запредельной близости, что у нас с Даней произошла ночью, тоже присутствует. Эти чувства бурлят во мне независимо от всего прочего. Потому как в том, что мы делали, существует какая-то особенная связь, и это дарит мне надежду на полное примирение.
Где еще он может ночевать, если не здесь?
По спине бежит озноб.
Я волнуюсь, безусловно. А еще… Глупо, но ревную.
«Господи… Ну что за дурость?!» – сама на себя злюсь, но с эмоциями справиться не получается.
Если я ревную его на необитаемом острове, то что будет дома? Он ведь не раз говорил, что никого кроме меня не желает. Обещал, что ни с кем другим больше не будет. Верю ли я ему? Не знаю! Ревность – чувство неконтролируемое. Огненное, как и страсть. Когда сильно любишь, стоит лишь подумать о предательстве, и начинаешь сходить с ума.
Стараюсь отвлечь себя делом.
Собираю вещи, которые Даня успел разбросать по берегу. Стягиваю мокрое постельное белье. Поколебавшись, забираю и чемодан. В хижине запускаю стирку, раскладываю по полкам ту часть одежды, что осталась сухой, и принимаюсь готовить обед. За работой время, конечно, бежит быстрее, но ожидание все равно ощущается мучительным.
Закончив с едой, я сажусь за Данин ноутбук и пробую подобрать пароль, чтобы войти в систему. Может, это и неправильно – рыться в чужих вещах. Но я и так все о нем знаю. Все границы личного пространства я уже нарушила. До того как расписала план по его соблазнению.
Итак, я легко вычисляю, сколько знаков нужно набрать, потому как на восьмом активируется кнопка входа. А вот подобрать сами символы не удается никак. В другое время я бы уже психанула. Но сейчас мне, по сути, больше нечем заниматься.
Однажды я видела, как Даня вводил пароль, и использовал он для этого только боковую цифровую панель. Ввожу комбинации всех важных для него дат, однако ни одна из них не срабатывает.
А потом… Дверь распахивается, и в хижину заходит Шатохин.
Едва его взгляд останавливается на мне, я прекращаю дышать. Чувствую себя наделавшим лужу котенком и застигнутым при этом хозяином. Нет, можно, конечно, вскочить и начать кричать, что он не должен был входить без соответствующей записки. Но, черт… После вчерашнего это даже для меня выглядит бредово.
– Ты… – бормочу задушенно, едва удается отлепить язык от неба. – Хмм… Привет.
И после этого… Верхнюю половину моего тела заливает жаром. Можно лишь догадываться, какой оттенок красного я сейчас рекламирую, но что-то мне подсказывает, что бордовый.
Это волнение – не обыкновенное смущение. Это сходу возбуждение, едва я лишь вспоминаю все, что мы творили ночью. Сейчас это даже кажется выдумкой, сном, миражом… Разве такая близость возможна в реальности?
– Привет.
Даня, в отличие от меня, выглядит каким-то чересчур спокойным. Я бы сказала, даже равнодушным. Словно перед тем как прийти ко мне, все чувства отключил.
Что за ерунда?
– Зачем тебе мой ноут?
Он не злится. Но мне все равно становится стыдно. Так бездарно с поличным я ни разу в своей жизни не попадалась. А самое обидное, что ничего и не узнала.
– Мм-м… Я хотела погоду посмотреть. Вдруг вечером снова будет дождь! Нужно быть в курсе и не идти гулять! – выпаливаю первую подвернувшуюся глупость.
Господи, ну почему она насто-о-олько дебильная?!
– Здесь нет интернета, – сообщает Даня тем же безжизненным голосом.
Боже, я в курсе!
– Э-э… А я думаю, дай проверю, вдруг появился!
После этого мне уже реально охота лбом об стол биться. Но я старательно держу лицо и доигрываю роль законченной идиотки.
Шатохин же подходит к столу, за которым я сижу, и вводит пароль.
«18203540…» – несколько раз мысленно повторяю, чтобы иметь возможность запомнить.
А уже после этого прокручиваю каждую цифру отдельно, пока в сознание не проявляется расшифровка.
1 августа 2035 – день рождения Дани.
40 – часть от моего года рождения.
«Интересно получается…» – не успеваю сформировать свое отношение к этому моменту, как взгляд натыкается на еще более очевидный факт Даниного помешательства на мне – моя фотография на его рабочем столе.
– Этому снимку года три, – брякаю невпопад.
Да Боже ж мой! Сегодня, что, день тупости?!
– Года три она здесь и стоит, – информирует Шатохин.
И, наконец, краснеет.
Не думаю, что это смущение… Хотя, возможно, именно оно! Я в принципе любому проявлению эмоций рада.
– Можешь смотреть, что хотела. Мне скрывать нечего.
– Как-нибудь потом… Обязательно!
Даня кивает и идет к холодильнику. Подскакиваю и я.
– Дань, Дань… – опережая, преграждаю ему путь. – Я обед приготовила… Давай поедим, – предлагаю запыханно.
Шатохин замирает. Глядя на меня, прищуривается. Подвох ищет, понятно. Неудивительно.
– Все съедобное, клянусь!
Он… Не
