Пропускаю муть мимо ушей, не концентрируюсь на словах про травмы. Еще рано, не сейчас.
— Нет, ты не понял. Что ты делаешь здесь? В Сочи? Я не верю, что ты по первому зову примчал из другой страны.
— Ты прав, я был на игре.
— Снизошел до простых смертных?
Отец никак не реагирует на мой выпад. Морда кирпичом — это у него профессиональная деформация. Он с таким же лицом разводиться к маме приезжал, бизнесмен хренов.
— Совместил деловую поездку с твоим матчем. Ты ведь не делишься своими успехами…
— А ты будто спрашиваешь.
— …приходится узнавать все самому.
— Василич сдал?
— Не вини тренера, он всего лишь держал меня в курсе событий. В любом случае, информацию о вашей команде можно легко найти на сайте университета.
— Ну конечно. И с чего такое рвение быть посвященным в мою спортивную судьбу?
— Глупый вопрос. Потому что ты мой сын.
— Глупый разговор. По-моему, у тебя избирательная память, так как вспоминаешь ты об этом, только когда тебе удобно. Пришел повлиять на меня своим весомым словом? Так мне по хер на твое мнение. Василич пожаловался, что я не хочу «уехать жить в Лондон»? — попытался пропеть я, но между ребер опять резануло, будто ножом.
— Ушиб и трещина в нижних ребрах, слава богу, внутренние органы не задеты. Это все пару недель боли, но есть и плохая новость. Твоя нога.
Я уже знал, что ничего хорошего ждать не стоит, если на ней, сука, гипс.
— У тебя разорваны связки. Травма очень противная, но я говорил с представителями английского клуба…
— Понятно, что тебе нужно.
— Они впечатлены и готовы ждать до осени.
— До осени я разрыв не вылечу.
Даже если у меня было бы желание, которого нет.
— В Израиле есть частная клиника, я узнавал.
— Какой ты шустрый.
— За десять недель тебя полностью поставят на ноги. Если начать сейчас, ты успеешь…
— Нет, — выплевываю я, устав слушать бред. Выплевываю категорично, жестко, с кашлем и последующим матом.
— Это твое будущее, Ян.
— Верно. Мое будущее. Ты к нему не имеешь никакого отношения.
— Ты совершаешь большую глупость, — выдает отец ну с очень умным видом. Прям мудрый старец, мать его. Но, по сути, сейчас он тот самый бизнесмен, который видит во мне выгодный товар и хочет дорого продать. Его никогда не волновали мои чувства и желания.
— Тебе нужны проценты? Так ты их не получишь.
— Глупости не говори.
— Я никуда не поеду, — ставлю точку, но папа настырно тянет из нее запятую.
— Если это из-за твоей матери…
— Даже не смей о ней говорить! — взрываюсь я, злюсь, причиняю себе боль, но даже не замечаю этого.
— Я говорил с врачами. Если бы не девчонка, твоя мать была бы уже мертва. Дело пары секунд. Она не жилец, пора свыкнуться с этой мыслью. Терапия, которую пробовали, не помогает, никаких изменений. Ее мозг и тело медленно, но верно отказываются работать. Надежды нет, ты должен это уже понять! — наконец-то он возвращается к привычному крику. Так-то лучше.
— Не хочу слышать! — ору ему в ответ. — Тебя не было рядом с нами, ты не имеешь права совать свой нос…
— Имею! — повышает голос. — Я плачу́ за все. И сейчас специалисты говорят, что больше ничего не могут сделать. Ей нужен…
— Не смей даже произносить это! — Я дергаюсь, и капельница вылетает из вены. Прижимаю ладонь, чтобы остановить кровь.
— …хоспис. И паллиативная помощь.
— Ты не посмеешь ее заживо похоронить.
— Хоспис — это не дом смерти, а достойная жизнь до конца. Не веди себя, как ребенок. Будь взрослым, если решил вести себя по-взрослому.
И снова он душит меня этим напускным спокойствием.
— Нет. Тебя плевать на нас! Ты везде видишь выгоду. Если дело в деньгах…
— Я тоже любил твою мать, — не кричит, но говорит таким ледяным тоном, что по спине прокатывается дрожь. — Я не убийца. Но есть разумные пределы для всего.
Я не слышу его. Не слушаю. Для себя я принял решение и его не изменю.
— Если дело в деньгах, то можешь не платить, я все сделаю сам, — повторяю. Я тоже умею быть настойчивым. Все-таки сын своего отца.
Я уже прикидываю в голове целый план, продумываю подробно. Сейчас, пока буду мучиться с ногой, попробую влезть к Книжнику в долю, они с братом все-таки пытаются что-то мутить со ставками на спорт, и у них вроде бы получается. Где найду на взнос? Займу денег или возьму кредит на первое время, если мне кто-то даст его. У мамы, так уж и быть, оставлю одну сиделку, сам, если понадобится, буду дежурить у нее, чтобы дешевле было. Савва еще недавно рассказывал, что его друг развозит алкоголь по ночным тусовкам и хорошо поднимает на этом. Можно и туда вписаться, если лавочку еще не прикрыли. Вариантов масса, было бы желание.
— Дело не в деньгах. Ты гробишь свое будущее.
— Мне не нужно такое будущее! Я никуда не поеду.
Сам восстановлюсь, не впервой, разберусь во всем. Будет дольше, зато я буду дома. В жопу все эти чудо-лечения за бешеные бабки, полгода понадобится или год — я подожду. Терпения мне не занимать.
— Встреча с представителями английской стороны назначена на конец сентября. Это твой шанс. Не потому что я этого хочу, а потому что ты этого достоин.
— По хуй. Я остаюсь. Сам разберусь с мамой и всем остальным, можешь подтереться своими деньгами.
— Ты сейчас говоришь на эмоциях, я подожду.
— Отвали.
— Ян. — Я отворачиваюсь в другую сторону, не собираюсь продолжать гнилой разговор, но отец не уходит. Он никак не оставит меня в покое! Меня трясет, но я держусь. Я не сдамся при нем. — Я видел, что ты можешь на поле.
— Одна игра ничего не значит, мне повезло и…
— Я видел не одну игру.
Я с ходу врезаюсь в него взглядом. Желание убивать гонит по венам кровь, мне становится жарко теперь. И вот на хрена он врет? Что за театр он тут устроил? Пусть делает звезд из своих новых домашних питомцев! Их там трое у него от модели, которая «мэйд-ин-Израиль». Я видел в интернете фотографии счастливой семейки в рождественских колпаках, кто-то да стрельнет.
— Мне плевать.
— Мне нет.
Когда я собираюсь послать отца, тот будто чувствует: убирает стакан на пол и локтями упирается в колени, ерошит короткие волосы с заметной проседью. Этот жест мне кое-что напоминает, но я не хочу сравнивать нас. Что бы ни говорили, я не похож на него. Мы разные от и до. И я не брошу маму.
— Хорошо. Сейчас не время говорить об этом. Тебе нужен отдых и…
— Мне нужно домой.
— Я поговорю с врачами.
— Мне нужно сегодня же.
Если он желает поиграть в папочку, пусть, блять, доставит меня домой. Это все, чего я хочу.
— Хорошо. Я узнаю, что можно сделать.
Он поднимается, бросает в мусорку стакан.
— И стой, — говорю я, а отец застывает в дверях и смотрит так, будто я ему тут душу начну мигом изливать. — Мне нужна зарядка для телефона.
Он явно что-то хочет сказать, но кивает молча. Выходит из палаты, а я… я не пла́чу, нет. Просто, блять, не могу сдержать одну-единственную чертову слезу.
Следующим утром меня выписывают и вместе с отцом везут на представительской тачке в аэропорт, откуда после завтрака в ВИП-зале, от которого я не отказываюсь, чтобы не сдохнуть, мы летим бизнес-классом домой. На костылях, врученных мне папой, я чувствую себя самым настоящим калекой, но выбора у меня нет. Недели две на ногу точно нельзя наступать, а дальше видно будет. По прилете нужно записаться в травму на прием. Есть знакомый врач, может, нашаманит что-нибудь, он часто и раньше латал меня.
Мике звоню уже перед вылетом. Заспанный совенок пялится в экран, пытаясь разодрать глаза. Десять утра, она все еще в больнице. Не ушла, как не гнал ее. Настырная, вредная и… моя. Сейчас меня так тянет к ней через все километры, что я физически чувствую вибрацию в ребрах. И ни хрена это не из-за трещины.
— Через час буду дома. Из аэропорта сразу к вам.
— Тебе, может, отдохнуть? Как нога?
Про ногу мне пришлось сказать, чтобы не разрыдалась от вида гипса при встрече, про остальное ей пока знать ни к чему. Потом разберусь с синим фингалом во всю грудь.
