равнодушный.
— Дина, где Ульяна?
Поднимает взгляд и тихо отвечает:
— Погулять вышла.
А в глазах такое осуждение, будто я свою жену выпотрошил, набил соломой и выкинул. И я не думаю, что дела в утреннем разговоре. Дина не та женщина, которая будет так реагировать на скандалы семейной пары. Что-то тут не так. Ее осуждение глубокое и личное.
— Говори, куда пошла моя жена
— Я сказала.
И губы поджимает и щурится, будто хочет меня сжечь живьем. В ней сейчас играет что-то женское, и меня накрывают нехорошие подозрения.
— Дина, — я тоже щурюсь в ответ, — ты премию хочешь получить.
— обойдусь без премии.
— Да чтоб тебя, — цежу я сквозь зубы, и Артем кривится и пытается повторить мои интонации.
Когда Дина переводит на него изумленный и возмущенный взгляд, он хрюкает довольный и смеется, поджав к груди пухлые ножки.
Дина молчит минуту, поглаживает Артема по ножке и закрывает глаза:
— В аптеку пошла.
— Что? — недоуменно переспрашиваю я.
— Больше ничего не скажу.
— В какую аптеку?
— не знаю.
И опять с черным женским осуждением смотрит на меня.
— Да тут аптек в округе с десяток.
— Вышла из калитки направо.
— А говорила, что ничего больше не скажешь, — разворачиваюсь и широким размашистым шагом иду прочь.
— Она не заслужила такого мужа, — шипит мне в спину.
Оглядываюсь. Отлично. Пусть меня теперь отчитает няня, какой я мерзавец и негодяй. Только что-то мне подсказывает, ее злобные претензии адресованы сейчас не мне.
— И самое печальное во всем этом, — продолжает она, — вы же не особенный среди прочих. Сколько вас таких эгоистичных дураков, которые не ценят своих жен?
— Если я напомню о субординации, то ты проигнорируешь мои слова?
— И никто ведь из вас в итоге счастливым не бывает, — Дина вздыхает.
— Что-то работа стала для тебя слишком личной, — тихо отзываюсь я.
— А я не думаю, что вам сейчас стоит со мной тратить время за пустой болтовней.
— С затаенной угрозой отвечает Дина. — Возможно, уже поздно.
Меня пробирает озноб от ее холодного, как сталь, голоса. Мозги отказываются работать и не воспринимают намеков няни, но мне ясно, что Уля что-то задумала.
Она вышла не прогуляться и не подышать свежим воздухом, чтобы прийти в себя или поплакать в одиночестве на лавочке в безлюдном сквере.
Во мне опять поднимается волна ярости. Что она бегает и никак не успокоится?
Сиди, мерзавка, дома и жди мужа! зачем она испытывает мое терпение и проверяет его на прочность. Или она специально выводит меня из себя, чтобы я вызверился и пошел на радикальные меры?
Врываюсь в одну из ближайших аптек, решительно иду к прилавку, за стеклом которого меня ждет высокая и тощая женщина.
— здравствуйте, чем могу помочь?
— Очень надеюсь, что вы сможете мне помочь, — недобро щурюсь я.
Описываю Ульяну и вежливо, как только умею, интересуюсь, была ли она тут
— Не припомню.
Лжет. Ох уж эта женская солидарность. Делаю медленный вдох и выдох, сдерживая в себе желание разбить стекло.
— Что купила моя жена? — с наигранным спокойствием спрашиваю я.
— Боюсь, я не знаю, потому что вашей жены тут не было, — холодно улыбается и смотрит на меня, как на идиота. — Чем я еще могу помочь?
Заржавевшие от похмелья шестеренки в голове начинают поскрипывать. В аптеку пришла молодая женщина, что-то купила, и фармацевт за стеклом не желает раскрывать, что она продала. И смотрит на меня, как на врага, который убил ее котенка.
Я, кажется, знаю ответ за чем Уля так внезапно сорвалась. Скандал, дикая близость на полу с укусами и криками, а после — побег в аптеку. Да, я знаю ответ, но если я его приму, то я сорвусь с цепи.
— Эй, мужик, — недовольно покряхтывает позади меня морщинистый старик, опираясь на трость, — ты либо покупай, либо проваливай.
Женщина за стеклом продолжает натянуто улыбаться. Я вполне могу позволить себе разгромить аптеку, чтобы выпустить из себя гнев, но как это поможет мне?
Покидаю аптеку. Стою на крыльце, тяжело дышу и пребываю в полной растерянности. Куда могла пойти Ульяна с отравой, что купила у тощей гадины?
Звонить ей с вопросом, где она, бессмысленно.
Она не ответит на звонок. Да и кто бы ответил на мой звонок после того, как я взял молча и ушел?
Рядом есть небольшой сквер, куда Ульяна часто берет на прогулку Артема, и несколько мелких кофеен.
В одной из них Уля мне вручила коробочку с положительным тестом на беременность. Тогда мне этот жест показался глупым и наивным, но я все же выдавил из себя улыбку и взял ее за руку.
Закрываю глаза. Уля в тот день была такой счастливой, сияющей и полной солнечного восторга, а я всей этой бури эмоций не разделил, а она этого ждала.
Я уверен, что она сейчас сидит в той же кофейне. Одна. С чашкой облепихового чая и перебирает осколки воспоминаний, которые теперь омрачены некрасивой и грязной правдой. Ее не любили, ее использовали и ее предали.
— Слышь, мужик, — старик бьет меня тростью по туфле, — что ты тут встал? Дай пройти.
— Я твою палку сейчас спомаю, — рычу я ему в ответ, и медленно спускаюсь по лестнице.
— А я ее тебе потом в одно место запихну!
С хрустом разминаю шею. Нет у меня времени на чокнутого старика, и теперь я знаю, каким я буду в старости. Мерзким, противным дедком, которого никто не может терпеть.
Глава 54. Если ничего не ждешь…
Я не прерываю беременность. Я лишь не позволю ей произойти в случае моего невезения. И я не совершаю преступления, не обрываю жизнь, но на душе все равно гадко, потому что “волшебную” таблетку купила в страхе за свое будущее:
И я оттягиваю момент истины, наблюдая затем, как среди раздавленных ягод облепихи плавают чаинки в стеклянном чайнике.
Вздрагиваю, когда кто-то берет чайник и подливает мне оранжевого чая в чашку.
Поднимаю недоуменный взор. Макар. Лицо бледное, злое, а взгляд — черный и глубокий. Жду, когда он кинет чайник в стену в порыве гнева, но его отставляет и садится напротив.
Наверное, подсознательно хотела, чтобы он нашел меня, раз заявилась в ту кофейню, где однажды “обрадовала” его двумя полосками на тесте. И да, я только сейчас поняла, где сижу. Дура.
Макар переводит взгляд на бумажную инструкцию, что лежит на столе. Молчит. На щеках играют желваки гнева.
Подхватывает инструкцию и углубляется в изучение, а делаю глоток облепихового чая, тоскливо глядя в окно. Когда он уже перейдет к угрозам, унижениям
